– Жека! – настойчиво позвал Серёжка.
– Теперь иди, – кивнул Июль. – Не стоит вам с ним ругаться, успеется.
– Когда я снова увижу вас?
– Как только закончится очередная весна, – подмигнул Июль. – С первым солнечным лучом первого летнего месяца я буду заглядывать к тебе в гости.
Я развернулся и побрёл прочь, сам себе на уме, не замечая ничего и никого вокруг – ни травы, ни жуков, ни Серёжкиной брани. Мысли волчком крутились в голове: что же всё-таки имел в виду этот Июль?
– Ребята, не теряйте воображения!
Мы обернулись, но поляна была пуста, лишь тихо урчала вода в реке, стрекотали кузнечики, да вдали, в деревне, заливалась лаем какая-то собачонка.
***
А дальше всё пошло само собой.
По возвращении домой Серёжка рассказал обо всём матери. Та слушала и хмурилась, даже решила сообщить новость соседям – так, на всякий пожарный. Ночью же я вновь читал страшилки из сборника, но разные мысли донимали меня, и потому я никак не мог уследить за сюжетом…
Чудеса и диковины! – Передай дальше.
Как-то так назывался странный рассказ, однажды вычитанный мною в найденном на чердаке фантастическом журнале. Что-то волшебное было в этих словам – надежда, своеобразная вера в светлое и прекрасное. Может, даже призыв к действию?
Тогда я ещё не знал, что повесть о мальчике Дугласе, который любил лето, и этот странный рассказ написал один и тот же автор – настоящий Волшебник! Что же узнал он такого, чего не знали все остальные? Что увидел? Быть может, в своё время он тоже повстречался со странным путешественником, которого звали Июль? Лето посоветовало ему не терять воображения, и он не потерял его…
Так я и уснул – с открытой книгой и включённым фонариком.
В те дни предчувствие чего-то плохого больше не донимало меня. Лишь однажды я ощутил нечто этакое: когда уезжал от лучшего друга в жаркий и душный город, к телевизору и запаху отцовского пота. «Скоро встретимся», – хлопнул меня по плечу Серёжка. И тут я увидел всё это – своё ожидание надвигающейся беды – в его глазах. Там эта беда и таилась, оттуда и брало начало моё предчувствие.
Автомобиль мчался по просёлочной дороге, вздымая облака пыли, а я, погружённый в раздумья, трясся на заднем сиденье. В какой-то момент я даже испугался, что с Серёжкой приключится беда, что он не вернётся, и я никогда больше его не увижу. Но чуть позже я вспомнил слова Июля: он просто начал взрослеть.
Борис Долинго
заменим Июль на Лето, рассказ принят для публикации
Написано хорошо, в целом грамотно (отдельные описки не в счёт).
Вызвало сомнение вот какая мелочь: автор упоминает, что в детстве его герой читал «заплесневелые книги Лавкрафта из шкафа в доме его друга». Сомнение вот в чём: «книга с отпечатком кровавой ладони на обложке» выходила на русском языке в 1992 году. Чтобы книга в шкафу «пропахла плесенью», должно было пройти не менее лет 10 (книга всё-таки ведь не в сарае лежит, а худо-бедно в доме!). Т.е., детство ГГ в описанный период приходится примерно на начало 2000х. И не вполне вяжется возраст ГГ в момент описания – просто по описанию герою лет 40, т.е. – это не совсем наше время. Это, конечно, субъективное замечание, но описанный нюанс вызывает некоторый «когнитивный диссонанс», скажем так, и слова про «заплесневелую книгу» я бы подправил (скажем, на просто «пыльную»).
В целом – прекрасный и очень романтический рассказ. Но вот что бы я изменил однозначно: слово «Июль» в названии и в тексте. Почему «Июль», почему не «Лето» в целом?! Ведь даже в тексте сам сказочный персонаж рассуждает о ВРЕМЕНАХ ГОДА (упоминает Весну, Осень и Зиму), а себя почему-то выделяет как месяц! Сам ГГ много раз рассуждает именно об очаровании ЛЕТА ВООБЩЕ, но никак не об одном месяце «июле». Так почему же – Июль? Вообще не логично.
Одним словом, предложение к автору: заменим «Июль» на «Лето» везде в тексте – и рассказ принят для публикации