Его восторгу не было предела.
– Может, ну их, а? Не больно-то хочется ковыряться в дохлятине.
– М-да, дело твоё, – хмыкнул Серёжка, окинув меня уничижительным взглядом. – В принципе, наверно, рыба просто вверх по течению ушла.
Я вновь посмотрел на реку и начал неспешно сматывать удочку. Тем не менее что-то было не так: леска натянулась и не хотела сворачиваться.
– Зацепилась, кажись, – всполошился Серёжка. – Погоди… Да не тяни ты, балда! Порвёшь же! Эх, неумеха… Дай-ка сам всё сделаю.
Он отобрал у меня удочку и начал возиться с зацепившейся леской. Я тем временем поднялся с земли и, потянувшись, огляделся. Ну и хорошо же здесь! Солнце жгло мои бледные плечи, напекало голову (кепки у меня не имелось, а брать бесформенную панаму, которую предлагала Серёжкина мать, я не решился: боялся, что засмеют, – настолько нелепа была панама). За спиной у меня грозно высился лес – неизменный атрибут всевозможных местных страшилок, – а спереди, чуть правее, – деревня, жители которой эти страшилки и сочиняли. Слева речка уводила к холмам, а по правую руку раскинулось большущее поле – этакие бесхозные земли, заросшие ромашкой, всевозможной муравой и безымянными кустарниками. И кто-то неторопливо шёл по полю, но был он так далеко, что разглядеть не представлялось возможным…
– Странно, – прервал мои мысли Серёжка.
– А?
– Гляди, она что-то тащит, – и он указал на леску.
Действительно, с небольшой натяжкой, но леска всё ж поддавалась. Серёжка осторожно тянул её на себя. Спустившись к самому берегу и забавно балансируя из стороны в сторону, он отчаянно пытался сохранить равновесие и не бухнуться в воду.
– Может, это утопленник? – предположил я.
Серёжка испуганно посмотрел на меня.
– Может, и утопленник, – прошептал он. – В любом случае что-то там, на дне… Ого!
Из воды показался кусок сетки, покрывающей каркас престранной штуковины, предназначение которой мне было неведомо.
– Да это ж бочка! – воскликнул Серёжка.
Никакой бочки я в упор не видел, но предпочёл воздержаться от комментариев. Молча следил за действиями друга. В итоге выяснилось, что бочкой называют обтянутую сеткой корзину с отверстием посередине.
Серёжка вытащил корзину на берег, отцепил от неё рыболовный крючок и быстро смотал леску.
– Здорово, – на всякий случай восхитился я, – а что это такое?
Борис Долинго
заменим Июль на Лето, рассказ принят для публикации
Написано хорошо, в целом грамотно (отдельные описки не в счёт).
Вызвало сомнение вот какая мелочь: автор упоминает, что в детстве его герой читал «заплесневелые книги Лавкрафта из шкафа в доме его друга». Сомнение вот в чём: «книга с отпечатком кровавой ладони на обложке» выходила на русском языке в 1992 году. Чтобы книга в шкафу «пропахла плесенью», должно было пройти не менее лет 10 (книга всё-таки ведь не в сарае лежит, а худо-бедно в доме!). Т.е., детство ГГ в описанный период приходится примерно на начало 2000х. И не вполне вяжется возраст ГГ в момент описания – просто по описанию герою лет 40, т.е. – это не совсем наше время. Это, конечно, субъективное замечание, но описанный нюанс вызывает некоторый «когнитивный диссонанс», скажем так, и слова про «заплесневелую книгу» я бы подправил (скажем, на просто «пыльную»).
В целом – прекрасный и очень романтический рассказ. Но вот что бы я изменил однозначно: слово «Июль» в названии и в тексте. Почему «Июль», почему не «Лето» в целом?! Ведь даже в тексте сам сказочный персонаж рассуждает о ВРЕМЕНАХ ГОДА (упоминает Весну, Осень и Зиму), а себя почему-то выделяет как месяц! Сам ГГ много раз рассуждает именно об очаровании ЛЕТА ВООБЩЕ, но никак не об одном месяце «июле». Так почему же – Июль? Вообще не логично.
Одним словом, предложение к автору: заменим «Июль» на «Лето» везде в тексте – и рассказ принят для публикации