В глухой лесной деревушке на берегу дикой уссурийской реки Даубихэ у охотника Алексея Григорьевича Козина расхворалась двенадцатилетняя дочка Ганка.
Стоял последний месяц осени, дождливый, ветреный и, как водится, холодный,— так и жди простуды или лихой напасти. Тут еще за избами со стоном выла тайга, нагоняя страх и тоску.
По утрам на крыши изб и сараев тонкой пеленой ложился звездистый иней. Подошла самая охотничья пора, и все деревенские мужики отправились в тайгу на промысел.
Алексей Григорьевич — охотник по деревне самый отменный — нынче застрял дома. Он ожидал приезда земского фельдшера, а тот жил далеко, на краю русской тайги, подле широкой и синей, как небо, реки Уссури. Через проезжих почтовиков, не раз выполнявших просьбы таежников, Козин посулил одарить лекаря доброй пушниной, лишь бы приехал и вызволил из беды его Ганку.
Однако шла вторая неделя, а о фельдшере — ни слуху ни духу. На днях плыли с Уссури на оморочках лесные люди орочи, мог бы с ними послать известие, а не послал. Видно, уж не приедет.
А девочка день ото дня теряла силы и все натуживее кашляла, судорожно хватаясь худыми ручонками за грудь.
— Чем же тебя лечить, доченька?—спрашивал ее отец, смахивая выкатившуюся ненароком слезу.
— Тату,— сказала как-то девочка, подняв на отца воспаленные глаза,— поймай мне ленка. Поем и полегчает, может… Подружки говорили…
Алексей Григорьевич, с малолетства пристрастившись к охоте, на рыбу и не обращал внимания. Да и в деревне почти все мужики были охотниками. Если кое-кто и промышлял рыбкой, то так — баловства ради.
С горечью вспомнил Алексей Григорьевич своего покойного приятеля Дереу Узала. Был бы жив этот сердечный гольд, обязательно смастерил бы какую-нибудь снасть и добыл ленка. Это он
умел! Да и что он не умел? Недаром сам Владимир Клавдиевич Арсеньев, «начальник над всеми планами тайги» — как звало его местное население, всегда брал Дереу в свои путешествия проводником. Где-то сейчас сам Арсеньев? Неугомонный человек! Либо в Хабаровске, либо бродит по тайге с товарищами. Беспокойную должность выбрал себе офицер. Сидел бы дома и не мыкался по тайге… А ленок, чего и говорить, рыба вкусная, и верно, хворь кое-когда от нее бежит. Сытый человек завсегда здоровее голодного… Ловят ленка на крючки, насаживают живую рыбку. Сейчас он в протоках хоронится, в лесных речках, в бочагах под крутоярами — чистую воду да камни любит. Поймать его — большое искусство надо иметь.
Нелегкие думы старого таежника прервал какой-то шум у ворот. Выйдя на улицу, Алексей Григорьевич увидел у избы отряд военных с вьючными лошадьми и потускнел еще больше. Недалеко стояла земская изба, так нет, подлец-староста направил постояльцев к нему, хотя и знал же, что в доме больная-
Алексей Григорьевич твердо решил в избу никого не пускать.
Но навстречу ему, приветливо улыбаясь, шел офицер. Что-то знакомое показалось Козину в его облике. Ну да, конечно, он1
— Владимир Клавдиевич, господин Арсеньев!— искренне обрадовался охотник, забыв о непрошенных гостях.— Только сейчас думал о вас.
— Спасибо за память,— по-доброму отозвался Арсеньев, крепко пожимая таежнику руку.— И я помню вас, Алексей Григорьевич.
Вот, поди ж ты — всего три раза сталкивались на зверовых тропах Сихоте-Алиня, а помнит!
— Заходите, заходите… Такому гостю завсегда рады. Только вот у меня…— и, не досказав, Козин печально вздохнул.
— Несчастье?
— Дочка сильно болеет, а фельдшер не едет. Зазывал давно и меха дорогие сулил…
— Идемте, идемте, хоть я и не доктор, но кое-что в этом деле смыслю. Служба всему научит. А солдаты в земской избе остановятся…
Осмотрев больную, Арсеньев сказал:
— По-моему, у нее лихорадка, ну и легкие чуть захвачены. Видимо, где-то бегала раздетая — вот и остудилась. На ваше счастье, от этой болезни у меня есть лекарство. Горькое, но чудодейственное,— и Арсеньев стал развязывать одну из сумок.
Хозяева от радости только кланялись.
За медным самоваром, угощая гостя румяными пшеничными пряжениками, поджаренными на кабаньем сале, зернистым, ароматным липовым медом, Алексей Григорьевич рассказал о ленке — дочкиной мечте.
— Поймаем,— уверенно ответил Арсеньев,— завтра же угощу вашу девочку свежими уссурийскими ленками. И, кстати, давно я не рыбачил, страсть как хочется подержать в руках удилище.
Вечером Ганка робко взглянула на Арсеньева:
— Дяденька, а вы по-правде поймаете лен- ка-то?
— Обязательно. Будет ленок у тебя, девочка, непременно,— с убеждением сказал Владимир Клавдиевич.
Прошла ночь.
День выдался теплый, ясный, словно по заказу. Правда, утром заря была мутная, бестрепетная и какая-то холодная — в общем, очень нехорошая заря. Козин с Арсеньевым понимали, что погода не сулит хорошего, и все же решительно зашагали к тайге.
Удачей в тот день, как говорится, бог не обидел — рыбка шла и маленькая, и большая. Но ни одного ленка, как на грех. А ведь именно за ним и шли. Снова и снова забрасывали рыбаки свои снасти и снова, чертыхаясь, снимали с крючка то ауху — крупного китайского окуня, то змееголова, то еще кого другого.
А тем временем ветер все злобнее и злобнее шумел в тайге. Над рекой поплыли мрачные тучи. Похолодало. И как-то внезапно, как будто он поджидал где-то здесь, за поворотом речки, налетел штормовой вихрь, взбил воду, разбойно засвистел в прибрежных скалах, завыл многоголосо в лесных крепях. Вокруг потемнело, притихло на короткое время, а потом повалил густой снег.
— Плохи наши дела!—крикнул Алексей Григорьевич, торопливо сматывая удочки.— До деревни не так уж далеко, поспешим домой…
Арсеньев с удивлением посмотрел на охотника и отрицательно покачал головой.
— Вы меня извините, но без ленка я не вернусь. Слово дал. А детям никогда нельзя врать. Никогда!
— Дак ведь…— попробовал было возразить Козин, но Арсеньев перебил его:
— А погода у нас известная — побесится и перестанет. Зато после ненастья какой клев будет!
…Ночь они провели в заснеженной тайге возле жаркого костра. А утром, под первыми лучами солнца, словно в вешнее время потекли звонкие ручьи. В высоких бурьянах над берегом застрекотали голубые сороки…
Первые же забросы у рыбаков оказались удачными — клев был добрый. Не прошло и часу, как в ведерках из-под живцов затрепетали серебристые ленки.
— Вот теперь можно и до дому!— весело сказал Арсеньев, победно взглянув на спутника.
Прошли годы.
Спустя много лет после этого небольшого события, уже после смерти известного исследователя уссурийских дебрей Владимира Клавдиевича Арсеньева, мне довелось работать на Дальнем Востоке. Я возглавлял самый отдаленный и глухой участок на строительстве железной дороги Владивосток—Сучан. Алексей Григорьевич Козин служил у нас в охотничьей команде — обеспечивал нас мясом.
Как-то в один из свободных дней я отправился с удочкой на реку Сицу. Только подыскал подходящее местечко, расположился, оснастил удочку и закинул ее, как подошел Козин и стал молча наблюдать. Как раз мне посчастливилось вытащить небольшого ленка.
— Лекарственная рыба,— одобрительно отозвался Козин о моей добыче.
— Какая?—переспросил я.
— Врачебная, говорю. Дочку этой рыбкой излечили.
— Кто же ее так лечил?—с удивлением покосился я на Козина.
— Сам Арсеньев Владимир Клавдиевич!
И вот там-то, на берегу бурной Сицы, под кустами ивняка он и рассказал мне историю арсеньевского ленка, поднявшего с постели его Ганку.
— Скрывать не буду, он и лекарства какого-то ей давал. Горькое — девчонка морщилась, но пила. А вот как ленка поела, так сразу другой стала.
Улыбнувшись, я не стал разуверять старого охотника. Добро — оно добром и останется.
