Ежемесячный журнал путешествий по Уралу, приключений, истории, краеведения и научной фантастики. Издается с 1935 года.

Роясь в старых рукописях

Выцветшие строки старинных рукописей, пусть то будут дневники, частные письма, записи расходов, отметки и надписи на книгах,— часто становятся драгоценными документами истории. Тщательно изучают их специалисты, много времени и труда тратят на поиски. Вот несколько интересных страниц прошлого, открытых нам старыми рукописями.
Затея городского головы и записки Ребелинских
Примерно сто лет тому назад уфимский городской голова Димитрий Семенович Волков задумал написать историю своего города. Располагая большими средствами, он организовал чуть ли не по всей России розыски исторических документов, относящихся к Уфе. В архивах и библиотеках Москвы и Петербурга, Казани и Оренбурга для него делались выписки из древних актов, рукописей и редких книг.
Документов набралось очень много, но никакой истории Уфы Волков так и не написал. То ли эта задача была ему вообще не по плечу, то ли помешали служба и коммерция,— этого мы не знаем. Но документы, к счастью, остались. Умирая, Волков завещал свое собрание городу. Все документы — 11 огромных томов — были переплетены и переданы уфимской городской думе. Сейчас они бережно хранятся в архиве Уфимского института истории, языка и литературы Академии наук СССР.
Для истории Уфы этот материал очень ценен, хотя он крайне разнороден по содержанию: наряду с копиями древних актов, сделанных в архивах, здесь содержится много выписок из общеизвестных книг. Но особенного внимания заслуживают интереснейшие выписки из каких-то не то «дневников», не то «записок»,— оригинал именуется то так, то этак: «Записки уфимского старожила Ребелинского», «Дневник Ребелинского», «История Уфы Ребелинского»… На них, между прочим, ссылались и многие историки, писавшие до восьмидесятых
годов XIX века. А позднее… документы Ребелинских стали считать пропавшими.
Так же думал и я, пока бывшая сотрудница Башкирской книжной палаты Т. В. Постникова, прочитав в газете «Ленинец» краткое упоминание о потерянных рукописях, не обрадовала меня письмом: оказывается, часть бумаг Ребелинских цела! Нашлись они в Книжной палате — учреждении, созданном для хранения типографской продукции.
Там и лежал «Дневник» Ребелинского.
В двух томах дневника, охватывающего события с 1792 по 1813 годы,— 610 листов. Большинство записей о погоде, каждодневных расходах, семейных событиях. Иногда мелькнет интересный бытовой штрих, например: «В сей день (3 января 1796 года) у адъютанта Дурова куплена девка Наташка, за которую заплачено 160 рублей» Или — сведения о ценах. Так, сахар в Уфе в 1808 году стоил 2 р. 50 коп. фунт, а мука пшеничная — 40 коп. пуд, мясо говяжье — от 1 р. 30 коп. до 2 руб. пуд. Иначе говоря, чтобы купить фунт сахару (продукт привозной), надо было продать местной продукции: муки пшеничной — 6 пудов, мяса — примерно 1*/2 пуда!
«Дневник» М. С. Ребелинского может еще сослужить службу историкам города. Жаль, что пока не найдены остальные рукописи Ребелинских — «Записки уфимского старожила генерал-майора М. М. Ребелинского» и «История г. Уфы», написанная, видимо, В. А. Ребелинским. О них мы знаем только по выпискам, сделанным для Д. С. Волкова.

Шура Азарова в старости
Так, из «Записок уфимского старожила» в бумагах Волкова сохранились отдельные штрихи к биографии знаменитой «кавалериста-девицы» Надежды Андреевны Дуровой, послужившей прототипом героини популярной ныне кинокартины «Гусарская баллада»,— Шуры Азаровой.
Около 1828 года Ребелинский встретился с Н. А. Дуровой на обеде у знакомого чиновника. Вот как описывает он эту встречу.
«Мы сели обедать, как вдруг вошел пожилой, небольшого роста, седоватый, гладко остриженный, весьма некрасивой наружности мужчина. Он с развязностью совершенно военного человека раскланялся и сел с нами обедать. За столом он обратил внимание на мою гусарскую форму, завел со мной разговор о службе, делал разные вопросы, видимо интересовался кавалерийским делом; из его слов было видно, что он сам — опытный кавалерист. После обеда дамы остались в гостиной, а мы втроем (с хозяином) пошли в кабинет курить. Стриженый маленький господин, разлегшись на диване с длинной трубкой, начал рассказывать о своей прежней службе, о походах и сражениях 12-го года. При этих воспоминаниях его некрасивое лицо оживилось, глаза разгорелись тем сильным, жгучим огнем, которым горят они о воспоминаниях сильных душевных тревог. Вся фигура этого маленького, невзрачного человека воодушевилась, и по всему было видно, что в этом маленьком теле была сильная, твердая душа, которая много испытала, лично перенесла в продолжение своей жизни. Наконец он встал, взял шапку и, поклонившись, вышел».
От хозяина Ребелинский узнал, что это была Дурова.
«Впоследствии,— пишет он,— я коротко познакомился с этой замечательной личностью и спустя несколько лет, когда я уже жил в Уфе, пользовался ее дружеским расположением. В то время, когда я с ним, или с нею, познакомился, ей было уже 45 лет, но она была здорова, весела, не отказывалась ни от каких удовольствий и на вечерах, как говорится, плясала до упаду. В манерах ее проглядывало ухарство — принадлежность всех кавалеристов того времени. В отставном гусарском мундире или в черном фраке она страшно стучала каблуками в мазурке, становилась на колени, выделывала всякие штуки во вкусе того времени». Далее Ребелинский добавляет, что Дурова, приняв в отставке фамилию «Александров», вела чисто мужской образ жизни. «Александров всегда был в мужском костюме с двумя крестами в петлице и никогда не говорил про себя иначе, чем в мужском роде, и ясно показывал, что терпеть не может дамского общества».
Но Ребелинский ошибается, утверждая, что «Александров» презирал женщин. Недавно литературоведу В. В. Смиренскому посчастливилось отыскать одну рукопись Дуровой. В ней Дурова пишет: «Теперь более чем когда-либо нужны русскому обществу женщины деятельные, трудящиеся, разумно сочувствующие великим событиям, которые происходят около них, и способные вложить свою лепту для того здания общественного блага и устройства, которое воздвигается общими усилиями».

Пожар… по распоряжению губернатора
В истории старых русских городов большую роль играли частые пожары. Об одном из них вспоминает М. М. Ребелинский.
«…В Уфе сделался пожар вследствие весьма значительного (!) распоряжения тогдашнего гражданского губернатора Наврозова. Вот какого: в Оренбургской губернии (Уфа тогда была резиденцией оренбургского гражданского губернатора. Н Б.) постоянно, даже и ныне, существует эпидемия «сибирская язва» на рогатый скот. От каких причин она происходит, неизвестно; много было делано на этот счет правительственных розысканий, но все они ни к чему не привели. В этот год (1821-й. Н. Б.) падеж в городе был сильный, Наврозову кто-то посоветовал сжечь навоз, уверяя, что дым, очищая воздух, уничтожает и заразу. А так как в городе в навозе недостатка в то время не было, то он для большего удобства приказал кругом города сделать вал, чтобы дым мог лучше действовать, с которой бы стороны ни был ветер. Сказано — сделано. Навозный вал в несколько дней сооружен и зажжен со всех сторон; несмотря на то, что он был сделан в довольно большом расстоянии от города, это нисколько не помешало сгореть ему (городу) дотла».
Тут надо поправить Ребелинского: из других источников известно, что в 1821 году от пожара погибла лишь половина города.
«Никогда не забуду,— продолжает М. М. Ребелинский,— того страшного события, так сильно на меня подействовавшего, без того уже хилого и слабого. Поутру, часов в 10, раздался набатный звон колоколов, барабанный бой по улице, крики, шум, суматоха в доме. Вид пылавшего города, в котором все строения были деревянные, с такими узенькими улицами, о которых нельзя нынче иметь понятия. Все это так на меня подействовало, что в продолжение года я не мог слышать обыкновенного звона, барабанного боя»
Очень хорошо, что записки Ребелинского сохранились. Со многими другими рукописями о прошлом Уфы дело обстоит хуже. Вот, например, лишь одна маленькая история.
Телецентр Уфы, как ему и положено, находится на одной из самых возвышенных точек города, а рядом с ним расположен большой, теперь застроенный домами овраг, хорошо известный старым уфимцам под названием «Черкалихин овраг» До половины XIX века здесь был дремучий лес, а в нем когда-то — пристанище разбойников. «Черкалихой» звали дочь казачьего атамана Черкалова. Она была похищена разбойниками и чуть не убита ими в этом овраге. Быль (сохранившиеся материалы утверждают, что Черкалиха и ее приключения — не выдумка) эту подробно описал в 40-х годах XIX века учитель уфимской семинарии В. В. Зефиров, но рукопись его пропала.
Большинство известных ранее и ныне утерянных рукописей, к сожалению, до сих пор не удалось найти.
Давайте же, друзья-следопыты, откроем увлекательную «охоту за рукописями»!



Перейти к верхней панели