Ежемесячный журнал путешествий по Уралу, приключений, истории, краеведения и научной фантастики. Издается с 1935 года.

ЮРИЙ НАДТОЧИЙ ПРИБЫЛ В ТОБОЛЬСК С ПЕРВЫМ КОМСОМОЛЬСКИМ ОТРЯДОМ ИМЕНИ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО НА СТРОИТЕЛЬСТВО ТОБОЛЬСКОГО НЕФТЕХИМИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА, ОБОЗНАЧЕННОГО В РЕШЕНИЯХ XXV СЪЕЗДА КПСС КАК ОДИН ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ОБЪЕКТОВ ПЯТИЛЕТКИ. И ВОТ — ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ НАДТОЧИЙ УЧАСТНИК ВСЕСОЮЗНОГО СЛЕТА МОЛОДЫХ ПИСАТЕЛЕЙ, ПРОШЕДШЕГО НЫНЕШНИМ ЛЕТОМ В СВЕРДЛОВСКЕ И ПОСВЯЩЕННОГО XXVI СЪЕЗДУ КПСС. МОЛОДЫЕ ЛИТЕРАТОРЫ ПОДГОТОВЯТ К ОТКРЫТИЮ СЪЕЗДА КОММУНИСТОВ СТРАНЫ СБОРНИК ОЧЕРКОВ О ВАЖНЕЙШИХ СТРОЙКАХ СТРАНЫ. И СРЕДИ НИХ — ТОБОЛЬСК, СТАВШИЙ УЖЕ ТЕПЕРЬ ЦЕНТРОМ НЕФТЕХИМИИ. ИНЖЕНЕР И ПИСАТЕЛЬ ЮРИЙ НАДТОЧИЙ ИМЕЕТ ПОЛНОЕ НРАВСТВЕННОЕ ПРАВО ПРЕДСТАВИТЬ ГОРОД ЧИТАТЕЛЯМ «УРАЛЬСКОГО СЛЕДОПЫТА» КАК РАЧИТЕЛЬНЫЙ ХОЗЯИН, КОТОРЫЙ, КАК ОН САМ ВЫРАЖАЕТСЯ, ОБЖИЛСЯ ЗДЕСЬ «ВСЕРЬЕЗ И НАДОЛГО»…
НИЖЕ ПУБЛИКУЕМ ЕГО ОЧЕРК.

В каждом старом русском городе есть место, с которого он виден лучше всего. Помню незабываемое впечатление, когда в первый раз смотрел с Ленинских гор на Москву. Потом я открыл для себя Коломенское, это было уже после армейской службы. Не торопясь пройдя под коломенскими липами, мимо церквей, которые помнили еще Ивана Грозного, стоя над высоким берегом Москвы-реки возле храма Вознесения, видел уже не только Москву-город, но, казалось, всю Россию. И в одном ряду стояли для меня ее заводы и дворцы, деревенские избы и Братская ГЭС, храм Вознесения и «Союз», устремленный в космос. Темные стекла Петровского домика глядели в сегодняшний день, помогали лучше рассмотреть его. Я спешил по Калининскому проспекту, торопился со всеми, потому что по этому проспекту никто не ходит медленно, и внезапно останавливался возле зеленой церковки, сохраненной там среди стекла и бетона наших отечественных небоскребов. Небоскребы поднимали ввысь приятного стального цвета стены, заключающие в себе проектные институты, рестораны, магазины, удобное человеческое жилье. И зеленая церковка казалась этаким лопушком, незаконно проклюнувшимся на культурном, ухоженном для практических сегодняшних нужд поле. Много на поле колосьев, одинаковые все и назначение их понятно. Но и этот лопушок нужен был душе.
Почему-то вспоминается все это сейчас, когда стою я на одной из смотровых площадок высокой колокольни Тобольского кремля. Только что прошел крупный косой дождь, налил на кирпичную кладку светлой воды, в которой отражаются купола кремлевского Софийско-Успенского собора. И хотя собор построен по образцам московского Вознесенского и вологодского Софийского, купола на нем все-таки выполнены на манер Киевско-Печерской лавры. Гостиный двор, в котором ныне размещен государственный архив, удивительно похож на бухарские караван-сараи. Башни кремля повторяют башни кремлей московского и новгородского. «Что ни город, то норов»,— говорим мы. Первые здешние поселенцы, выходцы со всей России, каждый принес сюда «норов» своего города. И вырос Тобольск. Город, который нельзя перепутать ни с одним другим. Со своим неподражаемым «тобольским барокко», со своей деревянной резьбой, народными промыслами, укладом жизни. Это — Сибирь!
С одной стороны площадки виден нижний старый город с его деревянными домиками, длинными улицами, уходящими в Княжий луг, на котором когда-то происходила одна из битв Ермака. Подымаются башенки построенного по подобию древнерусского терема Тобольского драматического театра, старейшего в Сибири. Машин на улицах нижнего города немного и можно подумать, что мало что изменилось за последние годы в этих местах. Зато верхний город сразу же открывается пятиэтажками, асфальтированные улицы уходят дальше, туда, к микрорайонам строителей нефтехимического комплекса, с которых и начинается новый Тобольск.
Как-то мне пришлось пролетать над Тобольском в вертолете. Над Алфеевскими горами, на которых и раскинулся белокаменный кремль. Как связь, мост между тем, что есть и было, будет завтра.
На чем все же держится эта связь, эти традиции, что питает их веками, не дает уйти, раствориться в новых культурных напластованиях, создает неподражаемую духовность каждого нашего, пусть и небольшого города? Наверное, все-таки традиции держатся на памяти. И существует она не сама по себе, обладая удивительной избирательностью. Если у москвича, живущего где-нибудь в районе Лаврушенского переулка, спросить о далеком сибирском районном центре Березово, то ему тут же вспомнится художник Суриков, «Меншиков в Березове», и вот, кажется, где-то рядом он, тот отчаянный Александр Данилович, «птенец гнезда Петрова », который «с тоненькою шпагой на ядра вражеские лез». А молодой тюменец твердо поставит на первое место в жизни села первый березовский газ, возвестивший об открытии новой нефтегазоносной провинции. И правы будут оба, потому что историю страны достойно продолжает и нынешняя тюменская поступь. Хотя, что скрывать, если бы не Суриков, о Меншикове в Березове оба собеседника знали бы примерно одинаково мало. Так же мало, как нынешний молодой тоболяк знает о жившем в Тобольске первом нашем русском писателе-прозаике, великом бунтаре, огнепалимом протопопе Аввакуме Петрове. Память надо активно утверждать. В картинах, архитектуре, книгах.
Валентина Ивановна смотрит на меня из-под очков и ждет. Я знаю,  что она ждет удивления, и удивляюсь. Я не могу не удивиться. В моих руках книга Фритьофа Нансена «Среди ночи и льда» с автографом знаменитого путешественника «Александру Ивановичу Тронхейму с благодарностью за услугу от Фритьофа Нансена. 26 августа 1897 год».
А Валентина Ивановна Корытова, старший библиотекарь научной библиотеки Тобольского музея-заповедника, уже рассказывает о ездовых собаках, доставленных жителем Тобольска А. И. Тронхеймом Нансену, чтобы на них неистовый норвежец смог продолжать свой путь к полюсу. Тут же она говорит о родственниках Тронхейма, которые передали книгу библиотеке, нынешних жителях города Тронтьевых, и эта переброска из века девятнадцатого в двадцатый заставляет еще пристальнее вглядеться в книги с подарочными надписями тобольского просветителя П. А. Словцова, в деловой почерк губернского агронома, депутата Государственной думы Н. Л. Скалозубова, и вдруг вспомнить, что именно по ходатайству этого тобольского депутата был отменен смертный приговор Михаилу Васильевичу Фрунзе.
Валентина Ивановна ведет меня по библиотеке. Я вижу лежащие рядом летописи о походах Ермака и 17 номеров первых тобольских «Известий», редактором которых был уроженец города большевик И. Я. Коганицкий. Книги о композиторе Алябьеве с автографом Д. И. Менделеева и дневник Д. Давыдова, автора песни «Славное море, священный Байкал», похороненного на Тобольском кладбище.
Библиотека основана в 1870 году «ради пользы и удовольствия всякого звания человека», и двадцать пять лет отдала ей Валентина Ивановна. Сейчас в библиотеке пятьдесят тысяч наименований. Целых девять лет потребовалось Валентине Ивановне, чтобы привести книги в порядок. И все для того, чтобы навсегда сохранилась для нас заключенная в них бесценная человеческая мысль.
Есть такое удивительное бескорыстное племя — краеведы. Патриоты своего села, города, области. Для Валентины Ивановны ее служение краю — в книгах о нем. И в помощи всем, кто хоть немного интересуется ее Тобольском. И в этой готовности все то же ожидание. Может быть, нового Леонида Мартынова, который однажды приехал сюда, удивился, полюбил ее город и написал «Повесть о Тобольском воеводстве». И в этом ожидании подбирает она по темам материалы о легендарном Ермаке, путешественнике Дунине-Гаркавиче, декабристах и первых здесь, в Тобольске, большевиках.
— Какие здесь люди жили, какие люди,— говорит она.— Каждому можно памятник ставить, каждому музей открывать.
Граждане Тобольска… Пройдемтесь по залам музея. Здесь вы узнаете, что Тобольск дал России выдающегося ученого-химика Д. И. Менделеева. Это его именем будет назван нефтехимический гигант. Здесь работал поэт-сказочник П. П. Ершов, родия*» композитор А. А. Алябьев, живописец В. Г. Перов, архитектор А. Ф . Кокоринов. На городском кладбище вы увидите могильные плиты с именами В. К. Кюхельбекера, его именем будет названа одна из улиц в новом микрорайоне города, А. П. Барятинского, памятники А. М. Муравьеву-Апостолу и Ф . Б. Вольфу.
Не по своей воле побывали в Тобольске Н. А . Радищев и Ф . М. Достоевский, украинский поэт-революционер П. А. Грабоаский.
Дома, в которых жили все эти люди, несомненно представляют историческую ценность, но кроме скромных мемориальных досок не имеют почти никакого отличия от нынешнего малоблагоустроенного старого тобольского жилого фонда.
Нужно ли их сохранять? Несомненно!
Как это сделать надлежащим образом? Однозначного ответа пока не найдено. Ведь даже при всем желании столько музеев создать просто невозможно. Трудно выполнимо, даже с технической стороны, предложение собрать все памятники деревянной архитектуры в одном месте, вблизи нынешнего каменного городского административного центра. Сконцентрированы они в нижней, в основном деревянной, части города и вряд ли пойдет на пользу уже сложившемуся архитектурному ансамблю насильственное, искусственное изъятие. Целесообразней было бы отремонтировать, привести в порядок эти здания прямо на месте, следить, под какие наши сегодняшние нужды они используются. Потому что вряд ли способствует упрочению памяти известного тобольского художника Знаменского то, что в его доме расположилась контора пивзавода. Память нужно уважать.
Лучше всего поступили, на мой взгляд, с домом, в котором жил Петр Павлович Ершов. Там сейчас детский сад. И в комнатах, принадлежащих сказочнику, раздаются веселые крики ребятишек. Верится, что они вырастут хорошими людьми, потому что не может быть, чтобы тепло искусства, жар любви, создавшей это искусство, не обогрел их.
Недаром многие комсомольцы, объясняя причины приезда в Тобольск, говорят не только о желании строить крупнейший в мире нефтехимический комплекс, но и о том, что их привлекло и историческое прошлое города.
Издавна архитектурные памятники кроме своего прямого назначения имели большой воспитательный смысл. Недаром наш разговор с Аркадием Константиновичем Наровлянским и перешел с актуальной в Тобольске темы об охране окружающей среды на охрану исторических памятников. Потому что важно сохранить не только «воздух над нами», чтобы он «человеческому житию потребен» был, но важно сохранить и сам дух города, потому что без него жизнь также окажется неполной.
— Тобольск,— говорил Аркадий Константинович,— в связи со строительством нефтехимического комплекса, с каждым годом будет иметь все большее значение в масштабе страны. И поэтому и в будущем должен быть известен не только как город развитой нефтехимии, но и как город большого исторического прошлого. Нужно это не только для туристов, а в первую очередь для тех молодых людей, которые едут сюда. Мы надеемся построить интересные сооружения в наших новых микрорайонах. А историческая, четко прослеживаемая связь нового и старого, связь между строителями прошлого и строителями нынешними важна для всестороннего воспитания молодого человека.
Ту же самую мысль я услышал от известного в городе бригадира отделочников Героя Социалистического Труда Ивана Семеновича Мариненкова. Человека, труд которого виден во многих зданиях Тобольска, начиная с его нового вокзала — современных прекрасных ворот строящегося города.
— Я девушкам из своей бригады все время говорю: ходите по Тобольску, особенно по старой его части, приглядывайтесь, как дома отделаны. Наличниками, резьбой. Ну, а они мне возражают, что все это древнее, не наше. Сейчас по дереву строители и не работают почти. Другой материал пошел: бетон, стекло, сталь. Да и постройки тогдашние почти все сплошь индивидуальные, не то что наши, на сотни жителей рассчитанные.
Я с ними кое в чем соглашаюсь, насчет материалов например, ну а с тем, что учиться нам у тех, кто до нас жил и работал, нечему, не примирюсь.
Ведь не для того мы на наличники смотрим, чтобы научиться их делать, не нужно это, а вот научиться любви, с которой они вырезаны,— это важно.
Тобольску требуется в перспективе не менее тридцати тысяч строителей и столько же нефтехимиков. В городах с историческим прошлым, со своим лица необщим выраженьем молодые люди приживаются легче, настрой на постоянную оседлость отражается на повышении производительности труда, его качестве. Культура рентабельна, вряд ли кому это нужно сейчас доказывать. И особенно велика ее отдача здесь, в Сибири. Потому-то мне так понятно недоумение молодых строителей, которые глядели на созданную в начале Восемнадцатого века, повторяющую неувядаемый стиль века семнадцатого Спасскую церковь. Именно она больше других пострадала от так называемой «практичной» застройки. Не знаю, кому пришла в голову мысль соорудить впритык к уникальному архитектурному сооружению городскую котельную. Восстановить церковь, даже при всех усилиях, теперь трудно.
Федор Георгиевич Дубровин, автор реставрации Тобольского кремля, ходит по нему, энергично попыхивая
длинной из-за мундштука сигаретой.
— У нас такие фонды, что можно открыть еще как минимум восемь филиалов музея. Обязательно— Ершова, затем — политической ссылки, истории религии и атеизма. Буду настаивать, чтобы его разместили в помещении Софийско-Успенского собора, центральном храме бывшей тобольской епархии. Как раз рядышком с действующей церковью. Посмотрим, к кому больше народа пойдет.
Он смеется.
— Нужен нам музей градостроительства и реконструкции Тобольска. Художественный. У нас удивительная коллекция картин восемнадцатого — двадцатого веков, музей кустарных промыслов, этнографии народов Севера. Будет у нас в городе нефтехимический комплекс, должен быть комплекс и музейный.
Через несколько дней мне посчастливилось попасть в другой древний русский город — Вологду. Вологду деревянную, узорчатую, лепную, резную. Удивительно похожую необычным своеобразием на мой сибирский Тобольск. Я шел мимо двенадцатиэтажных громад в районе огромной вологодской новостройки — шарикоподшипникового завода, шлепал по серому асфальту и несколько растерянно напевал эту песенку о доме, «где резной палисад». Палисада на окраине не было. Но вот я вышел в центр и понял, что Песенка о Вологде написана все-таки не зря. Как и сотни лет назад отражались в тихой реке стены вологодского кремля, а в деревянных, с резными причелинами, подзорами и наличниками, особнячках так же, как и всегда, жили вологжане. С той только разницей, что сейчас эти дома стали благоустроенными, со всеми удобствами, которые нужны для жизни современным людям. Город тогда напомнил мне дружную, хорошую большую семью, в которой вместе живут и деды, и взрослые сыновья, и модные внуки. Живут, дополняя и не заслоняя друг друга.
«Вот так бы и в Тобольске»,— подумалось тогда.
Сейчас в городе на, Иртыше восемьдесят тысяч жителей. В среднем, в связи с начавшимся строительством, число это увеличивается на десять тысяч человек в год. Таким образом, совсем скоро население города должно перевалить за сто тысяч. В дальнейшем эта цифра пойдет по еще более крутой нарастающей. К тому же в весьма обозримом будущем железная дорога, которая совсем недавно дошла до Тобольска, а теперь ложится по направлению к Новому Уренгою, дальше на Гыданский полуостров, еще более оживит город. Не заслонят ли, несмотря на все наши благие пожелания, новые практичные многоэтажные дома старые уютные особнячки. А ведь признайтесь, что даже в нашем интенсивно живущем веке хочется иногда пройтись не торопясь, размышляя не только о своем сегодняшнем дне, но и о людях, которые жили до тебя и после тебя будут жить.
Мысль об этом привела меня в Москву, на широкий прямой, удивительно современный по своему архитектурному исполнению проспект Вернадского. В Центральный научно-исследовательский и проектный институт по градостроительству (на стройках его знают как ЦНИИП градостроительства), который и занимается детальной планировкой Тобольска.
И здесь я опять, уже из будущего, увидел свой город, Новый город. Мне показал его Юрий Афанасьевич Сдобнов, руководитель одной из мастерских института, которая и проектирует Тобольск. На огромном макете сразу же бросилось в глаза, что город, который уже построили для себя проектировщики, напоминает плавную синусоиду.
У синусоиды четко выделялись три ее вершины. Первая — это взлет ввысь башен и стен кремля, перед кремлем проглядывалась площадь, которая оставляла его стены с нагорной стороны, где и ведется основное многоэтажное строительство. Дома здесь поднимались в вышину постепенно. Сначала пяти-, затем девяти- и шестнадцатиэтажные. Это была вторая вершина Тобольска. Заканчивалась она резко, зеленой зоной, за которой сразу же, без переходов, тянулись в небо колонны нефтехимических заводов. В общем масштабе все эти вершины уравновешивали друг друга, не заслоняли одна другую.
Теперь мне становилось понятным, почему в нижней подгорной части города запрещено строить дома выше двух этажей, почему оставлялась свободной площадь перед кремлем. Как отовсюду в городе будет виден нефтехимический комбинат, так же издалека, как и сейчас, будут встречать нас башни кремля, жемчужины Тобольска.
Газофракционирующие колонны на самом большом в стране Нижнекамском нефтехимическом комбинате поднимаются ввысь на шестьдесят метров. Над Тобольском они поднимутся на сорок метров выше. Но, сравнивая эти два комбината, стоит говорить не только о количественных соотношениях, но и о качественных. Время наше идет настолько быстро, что многие наши современные промышленные объекты устаревают чуть ли не в день своего пуска. Это естественный ход прогресса, и никого не удивляет, что устареет Нижнекамский комбинат по сравнению с Тобольским, морально устареет. И ценность его с годами уменьшится, как у станка ДИП перед начиненным электроникой его современным собратом.
Тогда почему же с каждым годом растет ценность Кижей и Ферапонтова, Кирилловского монастыря и Тобольского кремля? Может, потому, что один станок мы привыкли сравнивать с другим, более производительным, дом пятиэтажный с девятиэтажным. А вот уже рядом поднимается двадцатичетырехэтажный небоскреб, а тот еще выше в небо карабкается. Но никто не строит новых Кижей и Ферапонтова, еще более красивого, хотя бы для сравнения, Тобольского кремля. Несравнимы они, единственны, не было таких и не будет.
Но разговор об этом продолжался уже в Тобольске. С начальником Тобольской реставрационной мастерской Александром Павловичем Русановым. Стояли мы с ним возле восстановленной часовенки, в которой, было такое время, висел опальный угличский колокол. Тот самый, который гудел над мертвым царевичем Дмитрием, возмущал народ, за то был бит плетьми и с оторванным языком отправлен в ссылку. В Тобольск.
Александр Павлович рассказывал о старых хозяевах кремля, «святых отцах», которые в девятнадцатом веке непонятно из каких соображений приказали разобрать его стены. Только в 1971 году по сохранившимся проектам началась их реконструкция. И молодой парень, ему тогда было двадцать четыре года, бригадир каменщиков-реставраторов Михаил Бажин положил на старый фундамент первый кирпич. Работы закончились в 1974 году, а начались они, если уж быть по-настоящему точным, в году тысяча семисотом. Вот так.
Два каменных города строились тогда. Санкт-Петербург и Тобольск. Два города, два окна страны, широко глядящих на запад и восток. Любопытный турист и сейчас может увидеть Тобольском кремле-музее лежащие рядом китайские ткани, сибирские меха и деревянную голландскую обувь. Не знаю, зачем она нужна в Сибири, эта обувь, но раз оказалась здесь, значит, и в ней была нужда.
В следующем зале тот же турист увидит защитную каску Строителя, полагающуюся по технике безопасности и снятую с Вити Ежова. Тоже отправленную в музей. Со временем ее ценность уравняется со старинным шеломом, и, с точки зрения наших потомков, это будет справедливо.
Высочайшую справедливость они увидят и в том, что этот интенсивно строящийся город внесен в список тех ста пятнадцати исторических городов Российской Федерации, в которых без согласования с органами охраны памятников истории и культуры нельзя ничего строить и реконструировать. И уже засверкали золотом купола Софийско-Успенского собора кремля, подходят к завершению реставрационные работы Михайло-Архангельской церкви, начнутся работы на церкви Захарьевской. И если помечтать, то можно представить, что исчезнет когда-нибудь с заповедной территории кремлевского комплекса неказистая силикатная коробка одного из городских общежитий. Расположена она на Троицкой горе и хочется напомнить, что именно на этой горе высадились весной 1587 года стрельцы под руководством письменного головы Данилы Чулкова. Здесь они срубили, сложили «с великим поспешанием» из разобранных лодий новый град — Лодейный Тоболеск. А на месте этой «коробки» встанет памятник, указывающий приехавшим в Тобольск со всех концов страны комсомольцам, что именно с этого места и начался город, которому они дают его новую комсомольскую славу.
Вместе с Александром Павловичем мы идем к бригаде девушек-отделочниц, которая работает здесь, в кремле. Среди них я узнаю Лену, жену Евгения Гонышева из бригады плотников-бетонщиков Виктора Ежова. Оба они приехали на строительство нефтехимического комплекса, но так получилось, что муж трудится на стройке, а жена попала в реставрационную мастерскую. Гармония всех частей будущего большого Тобольска, замеченная мною на макете, реализовывалась в жизнь таким вот частным и очень показательным образом.



Перейти к верхней панели