На Урале продолжить реконструкцию и технологическое перевооружение предприятий химической и нефтехимической промышленности. Ввести в действие мощности на Пермской ГРЭС.
Основные направления экономического и социального развития СССР на 1981—1985 годы и на период до 1990 года.
Строители — это рабочий класс. Владимир Маяковский дал ему образное определение: «атакующий класс». Атакуют новые профессиональные высоты и пермские строители…
Час шевринцев
До монтажа оставались считанные минуты, и они в последний раз склонились над чертежами: Ян Гроссе, Отто Стилих — инженеры из ГДР, поставившей на уральскую стройку уникальные химические реакторы, каждый весом по двести пятьдесят тонн, и пермский бригадир слесарей-такелажников из треста «Уралхиммонтаж» Иван Шеврин, которому сейчас предстояло поднять эти драгоценные громадины на фундаменты. Все трое рослые, плечистые как на подбор, только немцы, пожалуй, чуточку повальяжней в своей эффектной фирменной униформе и с благородной сединой в модных кудрях до плеч, а русский помедвежистей, посутулей, да и спецовка у него обыкновенная — минмонтажевская, зато новехонькая, специально для такого случая выданная со склада.
А случай и впрямь был исключительным. Предстояло проверить на практике уникальный проект подъема тяжеловесного оборудования, когда вес поднимаемых аппаратов более чем вдвое превосходил возможности подъемного механизма. Портальная мачта — приспособление, с помощью которого надо установить реакторы на фундаменты,— могла осилить лишь двести тонн, а масса обоих реакторов равнялась полутысяче.
И даже сейчас, в последние минуты перед подъемом, чувство неуверенности не покидало инженеров из ГДР. С самим проектом они были согласны, их смущало другое. Накануне русский бригадир, вежливо, но непреклонно отвергнув их возражения, разрезал газовым резчиком проушины шарнирных устройств, предназначенных для подъема реакторов на фундаменты, и вновь заварил их электросваркой. В сущности безобидная, эта операция в несколько раз сокращала время и трудоемкость подготовительных работ, да и сделана она была по согласованию с институтом, разработавшим проект подъема, однако иностранные специалисты опасались, выдержат ли в местах сварки разрезанные шарниры.
Нет, если честно говорить, не таким хотели бы они видеть подъем «на ноги» своего детища. А оно и в самом деле красиво смотрелось в лучах весеннего солнца. Чистым матовым серебром светились стройные тела двух стальных сигар, лежащих у подножий серых фундаментов. А огненно-алый испод небесно-голубых «юбок» — раструбов на их концах — делал реакторы почти неотличимыми от космических ракет перед установкой на стартовую площадку.
И по таким-то красавцам прошелся накануне русский бригадир огненным резаком. Пускай теперь и отвечает единолично за сохранность драгоценного оборудования!..
Но вот команда: подъем!
Дружно взвыли электрические лебедки, натянулись лоснящиеся от смазки стальные жилы спецтроса, и оба двухсотпятидесятитонных реактора медленно, почти незаметно для глаза, отделились от бетонных плит монтажной площадки.
Более полутора месяцев готовилась к этому часу бригада Шеврина. Десятки, порой самых неожиданных, трудностей пришлось ей преодолеть, чтобы по весенней распутице в целости доставить на место многотонные махины реакторов, не терпящие грубого обращения. И вот заключительный, решающий час. Верны ли многократно проверенные расчеты, малейшая ошибка в которых может стать роковой? Справится ли с гигантской нагрузкой сложнейшая система блоков, тросов, лебедок?..
Полтора часа продолжался подъем. И все эти полтора часа, даже в самые напряженные минуты, лицо бригадира слесарей-такелажников под пытливыми взглядами руководителей стройки, иностранных специалистов, доброго десятка газетчиков и операторов кинохроники оставалось невозмутимым. И только когда основания обеих стальных сигар прочно встали на свои фундаменты и Гроссе со Стилихом, подбежав к ним, буквально огладили пальцами каждую шероховатость металла, до микрона вымерили щупами зазор между бетоном и сталью (и развели руками), только тогда сломалось железное спокойствие бригадира.
— Все! — выдохнул он и, оборотившись к зрителям, по-мальчишески озорно крикнул в электромегафон: — Спектакль окончен!..
А после мы сидели с Иваном Гавриловичем за столом в светлой квартире, ухоженной заботливыми руками его супруги Лидии Павловны, сухонькой смуглой женщины, чье встревоженное лицо я еще утром заметил в толпе зрителей на монтажной площадке, смаковали душистый чай с вишневым вареньем и, кажется, ничего не осталось в благодушном, по-домашнему «уютном» Шеврине — радушном хозяине и приветливом собеседнике от того немногословного сурового бригадира, которого я привык видеть на стройке.
— Ну, что сегодняшний подъем?! — усмехался Иван Гаврилович, сдувая с чашки ароматный парок,— Все было расписано, как по нотам. Десять раз рассчитано, выверено, техника современная, такелаж «с иголочки». Опасаться тут было нечего, и представители инофирмы больше для порядка, по-моему, сомневались. Во всяком случае, сам я настолько был уверен в благополучном исходе, что, вопреки морскому поверью — женщина на корабле добра не приносит (я ведь сам-то из моряков), даже супруге своей позволил присутствовать на подъеме, хотя раньше, сколько ни просилась, всегда наотрез отказывал. Лучше я тебе про другой подъем расскажу. Вот тот по-настоящему трудным был…
Поручили нам в пятьдесят девятом году установить в высоковольтной лаборатории камского кабельного завода восьмидесятитонный трансформатор, — прихлебывая чаек, рассказывал Иван Гаврилович.— Вес, кажется, не ахти какой, мы к тому времени уже двухсоттонные колонны научились «на ноги» ставить. А эту «железяку» всего-то и надо было поднять на четырехметровую высоту и поставить на изоляторы. Только вот беда — изоляторы эти фарфоровые, полые, и толщина стенок у них всего на полтора сантиметра. И ставить на них восьмидесятитонный трансформатор — то же самое, что устанавливать двухпудовую гирю на куриное яйцо. Допусти перекос на сотую миллиметра, и хрупнут изоляторы, как скорлупка…
Оборудование в лаборатории было импортное. Для его установки фирма-поставщик должна была дать специальный подъемник. Да не дала. А дело не ждало. Вот и пришлось нам устанавливать трансформатор подручными средствами. Смастерили стальные «козлы», подвесили на них трансформатор, завели его над опорами-изоляторами и механической лебедкой начали понемножечку опускать. И вот когда до конца остались последние сантиметры, тут-то и началось… Теперь опускать надо было миллиметр за миллиметром, так, чтобы нижняя плоскость трансформатора все время была строго параллельна торцам опор. А возможности наших самодельных «козел» с лебедкой этого не позволяли. И вот тогда меня осенило. Взял я стальной ломик и наперевес с ним — к лебедке. Представители инофирмы рты от изумления пораскрывали: не иначе русский Иван с ума сошел!.. Свои тоже: мол, что это Ванька и впрямь, что ли, по русской пословице решил действовать — с помощью лома. А я сунул ломик в самую маленькую шестеренку редуктора и давай ее руками по зубчику проворачивать. Передвину шестерню на зубец — трансформатор на волосок и опустится.
Так вручную, микрон за микроном, и посадил ту восьмидесятитонную «железяку» на изоляторы. Слыхал, может, раньше у искусников-кузнецов фокус такой в ходу был, чтобы парозым молотом крышку карманных часов закрыть?.. Так после один из заводских инженеров подъем трансформатора с этим фокусом сравнивал. Только я сомневаюсь, чтобы какой-нибудь кузнец на тот фокус решился, будь тем часам цена, скажем, в полмиллиона долларов…
Потом я разглядывал альбом газетных вырезок и фотографий, запечатлевших наиболее памятные подъемы сверхтяжелого оборудования. На первом снимке, помеченном 1956 годом, бригада Шеврина после подъема двухсоттонной вакуумной колонны на одной из первых установок Пермского нефтеперерабатывающего комбината. Ивану Гавриловичу тогда было тридцать лет. На последних — установка блока колонн на заводе бутиловых спиртов и дваэтилгексанола — одной из новостроек пермской нефтехимии. А между этими фотографиями два десятка лет, и в буквальном и переносном смысле, тяжелейшей работы, сотни смонтированных аппаратов, вес которых, если сложить, больше десяти тысяч тонн! Какое только оборудование не приходилось монтировать бригаде Шеврина. Даже механизмы для смены декораций и подъема двадцатитонного пожарного, так называемого «стального» занавеса в нынешнем здании Пермского театра оперы и балета — и те устанавливали под руководством Ивана Гавриловича. И за все эти годы ни одной аварии, ни одного несчастного случая. Потому что производился каждый, даже самый смелый, подъем не на авось, а с помощью точных инженерных расчетов, подкрепленных рабочей смекалкой, если того требовали обстоятельства. Да и сам-то момент подъема — это лишь яркий миг, венчающий недели, а то и месяцы черновой кропотливой работы…
Недавно мне снова довелось стать свидетелем великолепного мастерства Ивана Гавриловича и его подручных. На строительстве Пермского комплекса аммиака и карбамида бригаде предстояло установить четырехсоттонную громаду технологического аппарата — регенератора — высотой семьдесят три метра. Оборудование такого веса и «роста» шевринцам поднимать пока что не приходилось. Да и способ подъема был для них новым. До этого монтаж тяжеловесных технологических колонн с помощью специального механизма — гидроподъемника — в Советском Союзе осуществлялся всего лишь пять раз. И все прежние подъемы производились опытными образцами этого устройства. А Ивану Гавриловичу предстояло испытать первый серийный, только что доставленный с завода-изготовителя.
И вот освобожденная от строительных лесов, карабкаясь по которым, монтажники оснащали регенератор внешними трубопроводами, а теплоизоляционники укутывали слоями стекловаты и алюминиевой жести, зеркально-блестящая стальная колонна тяжко покоится на опорных тележках, а два стотонных подъемных крана, придерживающих ее вершину, кажутся спичечными коробками.
Я смотрю на эту громаду, стыкованную из двухсоттонных цилиндров, и вспоминаю, сколько трудов и средств понадобилось, чтобы доставить их даже по отдельности на строительную площадку. Детали буквально не лезли ни в какие ворота. Правила железнодорожных перевозок не позволили доставить их на Урал с Дальнего Востока прямым путем, и части регенератора совершили почти кругосветное путешествие: сперва на морских судах по Тихому и Ледовитому океанам, через Балтику в Ленинград. Затем, уже на речных баржах, по Волго-Балтийскому каналу, Волге и Каме были доставлены к специально построенному причалу в тридцати километрах от Перми.
Помню, как в октябрьскую непогоду, под сеющим ледяным дождем, по колено в камских волнах, захлестывающих причал, монтажники, на время став докерами, под руководством лучшего из учеников Шеврина молодого мастера Сережи Снигирева (сам Иван Гаврилович в те дни монтировал тяжеловесное оборудование на Чайковском заводе синтетического каучука) лебедками через сложную паутину полиспастов стягивали двухсоттонные части аппарата на бетонный настил причала. Как гнулись от нагрузки стальные балки, в щепу крошились просмоленные шпалы, как мячиками подпрыгивали на воде большегрузные баржи, освобождаясь от своей ноши.
Вспоминаю, как жестокой зимой, в сорокаградусные морозы, мастера тяжеловесных перевозок, вызванные из Горького, сцепом из четырех мощных тягачей «Ураганов» по тридцатикилометровому зимнику тянули детали регенератора на стройплощадку. Надсадно рычали четырехсотсильные, похожие на гигантских ящеров, тягачи. Свет мощных фар вяз в чаду выхлопов. Со взрывной силой лопались шины гидравлических специальных тележек, словно гнилая солома, скручивались и ломались на изгибах трассы металлические буксирные штанги, каждая толщиной с бревно.
И вот теперь эти громады, собранные в цельную стальную колонну, бригаде Шеврина предстоит поднять на попа.
Красными флажками очерчена опасная зона. Проведен последний инструктаж с участниками подъема. Напряглись стрелы стотонных краноз, подстраховывая новехонький, не проверенный еще в работе гидроподъемник. Мастер Виктор Борткевич, обучавшийся управлению новым устройством в городе Кириши под Ленинградом, по команде Шеврина нажимает на пульте управления гидроподъемника кнопку «рабочий ход», и четырехсоттонная стальная громада медленно отрывается от опорных тележек.
Десять часов продолжался подъем регенератора. Учитывая, что на подобную операцию в тех же Киришах ушло несколько дней, уже это было несомненным достижением монтажников Шеврина. А через пару недель, монтируя с помощью гидроподъемника следующий тяжеловесный аппарат, бригада установила рекорд, втрое сократив расчетное время подъема.
…В доме Ивана Гавриловича висят копии с картин русских художников, в основном передвижников. Хозяин когда-то пробовал заниматься живописью, но без специальных знаний и чьего-либо руководства дальше копий, пусть и неплохо сделанных, увлечение не пошло. Зато в своей рабочей профессии, кстати, одной из самых редких, Иван Гаврилович стал настоящим художником, с выдумкой, инициативой, талантом, русской природной сметкой.
Свидетельством тому сотни многотонных стальных аппаратов на химических заводах Западного Урала, десятки благодарностей, поощрений, наград за внедрение целого ряда рационализаторских предложений по монтажу тяжеловесного оборудования, в том числе золотая медаль ВДНХ.
И если уже до конца сравнивать труд Шеврина с искусством художника, я бы сказал, что это искусство монументалиста. Ибо что может быть монументальней результатов его работы?..
«Люблю высоту…»
До этого Таню Колесникову я видел только на снимке молодого фоторепортера Андрюши Ширинкина. Сфотографировал он ее на стреле башенного крана, в ста метрах над уровнем стройплощадки комплекса аммиака и карбамида. Из-за брезентовой робы и свитера казалась девушка рослой, плечистой, под стать любому строителю-высотнику сильного пола.
Это впечатление оставалось у меня и все время, пока я наблюдал за работой Татьяны снизу. Конечно, саму крановщицу а ее кабине, этаком стеклянном ласточкином гнезде, прилепившемся на головокружительной высоте к ажурной башне гигантского крана, я разглядеть не мог. Однако за той легкостью, с какой кран опускал на длиннющих тросах свой многотонный груз (на стометровой отметке грануляционной башни демонтировались строительные механизмы), и точностью, с которой укладывал его на крохотный пятачок площадки, чувствовалась уверенная рука.
Но вот стрела крана застыла в воздухе, из-под нее заскользил вниз желтый пенальчик лифта, распахнулись стальные дверцы, и обнаружилась за ними невысоконькая девчушка, с виду почти подросток, с круглым детским лицом.
А еще через пару минут мы сидели с Таней в ее кабине крановщика. Снаружи хлестал дождь со снегом, бушевал ветер, стрелка прибора, показывающая его скорость, то и дело скакала за цифру двадцать, а здесь было сухо, тепло и даже уютно. Покоем, домашностью веяло от фотокарточек знаменитых киноартистов, глядящих со стен кабины (знали бы, куда занесла их зрительская любовь!), и от недоеденного пирожка на листке бумаги. Временами даже казалось, будто сидишь не на высоте ста с лишним метров, а в комнатке девичьего общежития с его нехитрым убранством. И только пропасть, разверзшаяся под ногами за стеклянной стенкой кабины, возвращала к действительности.
Она же, действительность, напоминала о себе и радио-голосом из динамика селекторной связи.
— Стрелку чуть влево… Подай каретку вперед… Майнуй помалу!— командовали с земли стропальщики, принимавшие груз. И стальная громада крана перемещала его сразу в трех направлениях.
Но управлять краном вот так — на слух, вслепую, когда стропальщики на далекой земле едва различимы за снежно-водяной мутью, ведь это под силу только очень опытному крановщику. А тут девчонка, у которой, наверное, и весь-то рабочий стаж без году неделя!..
— Ну что вы, я на кранах уже третий год работаю,— смеясь, возражает Таня.— До этого — на обычных башенных, а как узнала, что нынче на аммиаке высотный монтируют, каких не то что в городе, во всей стране не было, так сразу к начальству: дайте мне на нем поработать! Прошу, а сама чуть не плачу. Ведь сперва на него хотели одних мужчин посадить. Трудно, мол, на такой высоте женщинам. А я как раз высоту люблю. Век бы, кажется, на землю не слезала. И разжалобила, видно, начальство. Провели со мной инструктаж. У Юры Хохрякова, он крановщиком двенадцать лет, стажировалась…
Выходит, «разжалобила». Но я уже знаю, что никакими слезами не размягчить бы ей закаленные начальственные сердца, если бы еще в прошлом году не завоевала Таня звание лучшего по профессии среди машинистов башенных кранов своего строительно-монтажного треста. Именно поэтому и доверили ей управлять уникальным краном с заводским номером «1».
А ведь когда-то у нее и в мечтах не было стать строителем, машинистом крана.
— Я парикмахером стать хотела,— вспоминает девушка,— да отец не позволил. Мол, что это за работа?! Разбалуешься на ней. Иди лучше на крановщицу учиться. И профессия женская, и дело настоящее. А как папу ослушаешься, если он нас один семерых вырастил?.. Мама-то умерла. Вот после восьмилетки и поступила в профтехучилище, где на крановщиков учат. А сейчас свою работу так полюбила, что каждый раз иду на нее, как на праздник. И младшую сестренку в то же училище сагитировала. Только ее не приняли. Медкомиссию не прошла. К работе на высоте признали негодной. Сейчас на водителя троллейбуса учится.
Порыв ветра вдруг так бьет в стенку кабины, что я невольно поеживаюсь.
— А самой-то тебе не бывает жутковато в такую погоду на высоте?
— Да мне-то в кабине чего бояться?— искренне удивляется Таня.— Это монтажникам жутко, наверное, приходилось, когда они в такой же ветер башню крана наращивали. А если осенью хорошей погоды ждать, значит, совсем не работать. Когда уж вовсе штормит, поставишь стрелу по ветру, и вниз на лифте.
— А если вдруг лифт откажет?
— Тогда пешком.
— Сто с лишним метров по этим прутикам?— киваю я на жиденькую лесенку, отвесно уходящую в пропасть.
— Это она только с виду такая жидкая, а на самом деле надежная,— смеется девушка.— Я иной раз в хорошую погоду, как на обед идти, нарочно лифтом не пользуюсь. Для разминки. Работа все же сидячая.
В эту минуту в динамике вновь раздается голос, но уже не командный, а скорее робкий, просительный.
— Танечка, мы обедать пошли… Я займу на тебя?..
— Займи… если хочешь…— не без женского лукавства отвечает девушка, щелкает переключателями на пульте, и мы переходим в кабинку лифта.
Лязгают дверцы, Таня топит пальцем кнопку «Вниз» на щитке управления, и… кабина ни с места. Недаром же говорят: помяни черта, тут он и явится. Перспектива же ползти по отвесной лесенке сто с лишним метров, вроде муравья по соломинке, мне как-то не по душе.
Смотрим друг на друга уже растерянно.
— Ну вот… видно, и мне «пешком» придется попробовать,— говорю я.
— Нет, я одна полезу,— решает Таня.— Наверное, внизу на щите что-то случилось. Исправлю, вы эту кнопку нажмете и спуститесь.
Какое-то время я еще вижу, как она белкой скользит по лесенке, потом остаюсь в полном одиночестве, зажатый в мертвом железном ящике.
Начинают коченеть ступни ног, обутых в резиновые сапоги. Лифт, в отличие от кабины крановщика, не отапливается. Тоскливо гадаю: а если лифт так и не удастся исправить, на веревках, что ли, меня отсюда будут спускать?! То-то будет картинка… Ну, нет… Как в омут головой, выскакиваю из лифта. Ветрюга тут же сдирает сдвинутый набекрень берет, но не уносит его, а, на мое счастье, припечатывает к переплетению стальных балок. Крадучись, как бабочку, ловлю свой легкомысленный головной убор, нахлобучиваю, сколько можно, на уши и, сжав губы, чтобы не захлебнуться ветром, начинаю спускаться. Внизу застыла фигурка Тани. Кажется, даже отсюда можно различить тревогу на ее лице.
…Однако о том, как я выглядел в тот момент со стороны, лучше не вспоминать. Как-никак, а все же спустился. Правда, руки после этого два дня болели. Вот такая она, девичья высота. И любит ее Таня!
Без страха и упрека
Бывают же совпадения! Фамилия— Трубин, и профессия — трубоклад. То есть мастер, который трубы кладет. И не какие-нибудь, а высотой этак от двадцати пяти до ста метров…
С Александром Ивановичем Трубиным, бригадиром мастеров-трубокладов, мы сидим в маленькой рабочей бытовке «Союзтеплостроя» и под стук домино, которым развлекается бригада в коротенький послеобеденный перекур, говорим о его довольно редкой профессии.
— Сколько я труб сложил? Уж и не помню точно. Шестнадцатый год на высоте… На нефтеперерабатывающем заводе три восьмидесятиметровки клал, в Мотовилихе— сотку, в Нытве — такую же, да сколько мелочи всякой — по двадцать пять — тридцать метров. Все и не сосчитаешь… А вот первую трубу помню.
Выучился я в ФЗУ на огнеупорщика, и взял меня старый трубоклад Кочетоз Аркадий Сергеевич в подсобные. А трубу клали низенькую — тридцатиметровую на лесозаводе. Довели до вершины, я на небо гляну — облака плывут, а чудится — труба валится. Аж подташнивает. А Аркадий Сергеевич посмеивается: что, парень, боязно? Да и ставит на край трубы стакан с водой. Никто к стакану не прикасается, а вода в нем поплескигает. «Гляди-ка, труба-то и впрямь качается,— смеется мастер,— вдруг и взаправду рухнет?! Только ты, парень, одно запомни: если она качается, значит, стоять ей да стоять. А вот как перестала качаться, так и знай — свалится!»
Ну, да это только вступлением было. Сколько он мне еще потом преподал уроков, прежде чем я хотя бы азы этой трубоукладной науки вызубрил. И нехитрое вроде дело. Знай клади да клади кирпич. А попробуй выведи ты ее, трубу, метров, скажем, на восемьдесят, да так, чтобы отклонение вертикальной оси от основания до вершины не больше восьмидесяти миллиметров вышло. Восемьдесят метров и восемьдесят миллиметров! Тут не одни руки — и голова нужна…
Перекур кончается. Бригада перестает стучать в домино, выходит на улицу. Все отправляются к строительной площадке завода бутиловых спиртов производственного объединения «Пермнефтеоргсинтез».
Труба поднялась пока невысоко. До ее вершины еще дотягивается шея подъемного крана.
— Эта будет восьмидесятиметровая,— кивает на трубу Александр Иванович.— Пока стрелы крана хватает, кирпич и раствор поднимаем им. А как уйдет выше, установят внутри трубы специальный подъемник вроде шахтного… А сами как? Сами — только по скобам. Хоть на сто метров. Для нас лифт еще не придумали. Ну и само собой каждый трубоклад раз в год сдает экзамен «на высоту». Вроде как летчик или космонавт даже. Проходит комиссию с центрифугой и другими медицинскими хитростями. Не прошел комиссию или испугался раз высоты — прощайся с профессией.
А трубоклады на вершине трубы работают с таким профессиональным изяществом, как бы играючи, что иногда чудится, будто в руках у них не увесистые кирпичи, а легонькие костяшки домино. И кладут они их также непринужденно, даже небрежно, но каждый раз точно на место, впритык друг к другу.
— Пока класть легко,— объясняет Александр Иванович.— Кладем из целого кирпича. Труба в основании почти девять метров, и закругление получается как бы само собой — за счет большого диаметра и раствора.
…Труба растет. И фигуры трубокладов на ней напоминают сказочных рыцарей на крепостной башне. Да они и есть рыцари. Рыцари труда. Без страха и упрека. Почему «без страха» — понятно. «Без упрека» же потому, что делают свое дело безупречно.
Спрашиваю напоследок:
— А когда вы трубу кладете, метки на ней никакой не ставите: кто, мол, и когда клал?
— Дату выкладываем. Раньше еще фирму — «СТС»— ставили. «Союзтеплострой», значит. А ребята смеются: «Сашка трубу строил».
