Об этом бараке на первом строительном участке писали поэты Василий Макаров и Людмила Татьяничева. С его неказистого крылечка Борис Ручьев зорким оком видел и неоглядный размах стройки, и тот базар, точные приметы которого много лет спустя появились в поэме «Любава».
В самом деле, у нас втихомолку,—
на плешивом бугре городском,
не базар, а сама барахолка
завелась, как в Париже каком…
Ничем не отличался наш барак от сотен своих приземистых близнецов-времянок. Такой же длинный сквозной коридор посередине, комнатушки с железными койками или топчанами и общий титан-самовар в угловой каморке. Одним лишь выделялось наше жилище: тут дольше, чем в других, не гасли огни, а в ином окошке электрическая лампочка, прикрытая самодельным абажуром или газетным листом, теплилась до утра: люди здесь писали стихи, рассказы, очерки о том, что происходило вокруг, что творили сами.
В начале тридцатых годов, когда не было еще ни улиц, ни переулков, бараки получали порядковые номера. Все эти времянки строились наспех из горбыля и щитов. С маленькими окошками, низкими покатыми крышами с двумя рядами труб-дымоходов, побеленные снаружи, а внутри неоштукатуренные, они не имели никаких примет. С трудом отыскивая наша литературное убежище в путанице трехзначных номеров, гости спрашивали:
— А где здесь писательский барак?
И тогда люди показывали его, отсчитывали от почты, от клуба ли, «от края». Теперь даже не все старожилы помнят расположение прежних восемнадцати участков. На смену им пришли кварталы соцгорода, зеленые поселки по окраинам и, наконец, новый современный город. Бараки исчезли один за другим, изменилась география Магнитогорска.
Но память свято хранит нашу историю.
В феврале 1980 года я получил из Москвы дорогой подарок от известной поэтессы Людмилы Татьяничевой — последнюю книгу «Магнитогорские пальмы». Она приурочена к «золотому юбилею» Магнитки и издана в 1979 году. И содержание сборника, и дружеская надпись: «Дорогому товарищу по перу Михаилу Люгарину дружески-сердечно! Людмила Татьяничева» — все было дорого, все всколыхнуло память. Через два месяца, в апреле 1980 года, Москва хоронила поэтессу, нашу землячку.-
Ее творческая жизнь тоже начиналась в 112-м бараке, и, обращаясь к Магнитке, она запечатлела в проникновенных строчках и теплые воспоминания о первом своем доме в городе, разбудившем ее молодые творческие силы. Хочу напомнить читателям это стихотворение:
Сто двенадцатый барак,
Он ловко оседлал бугор,
И дым свой к облакам простер.
За сопками
В седой дали
Тогда шумели ковыли.
В рассветный час,
В полночный час
Он не смыкал горячих глаз.
На чистый свет
В одном окне
Всю жизнь идти придется мне…
Я вспоминаю нашу угловую комнатушку с железной двухспальной кроватью. На ней мы спали вдвоем с Борисом Ручьевым. Тут, на табуретке за деревянным столом, отогреваясь у плиты (зимой стены барака промерзали), Борис писал стихи.
Вскоре я женился, а Борису дали комнату в гостинице. Он уже выпустил два издания «Второй родины», и ему постарались создать хорошие условия для творчества. Надо сказать, партийная организация молодого города и дирекция комбината очень поддерживали творческую молодежь. Потом и нас поселили в настоящем доме. Но первые пять-шесть лет барак был и нашим жилищем, и своеобразным литературным клубом. Он принадлежал редакциям «Магнитогорского рабочего», «Магнитогорского комсомольца», работникам типографии и литературному активу. Жили мы дружно, гостеприимно, все были молоды, всех связывали общие дела и великая цель — строительство социализма,— ведь мы были на самом переднем крае!
Живо вспоминаю первую встречу с Л. К. Татьяничевой летом 1934 года. Раздался стук в дверь, и на приглашение «войдите» у порога появилась стройная, красивая, черноглазая девушка с узелком в руках.
— Простите меня, я приехала к вам из Свердловска,— как-то застенчиво произнесла она. Моя фамилия была ей знакома по стихам, опубликованным в журналах «Рост» и «Штурм». Так она стала четвертым жильцом в нашей каморке, кроме меня, жены и маленькой дочери.
Мы, придя с работы, писали стихи за единственным столом, а вечером Людмила ладила себе постель на полу из газет и журналов. Так началась ее литературная биография.
— Жив ли сто двенадцатый барак? — спросил меня как-то один из первых участников «литбригады» В. Г. Сержантов, доцент Челябинского педагогического института. Он тоже был жителем этого барака. Частыми гостями бывали здесь писатели А. Авдеенко, А. Лозневой, М. Гроссман, В. Светозаров, журналист В. Дробышевский. Приходила и совсем юная Н. Кондратковская, участвовала в наших литературных спорах.
Посетил наш барак в 1932 году Демьян Бедный. Он дважды навестил руководителя «литбригады» В. А. Макарова, встречался с молодыми магнитогорскими литераторами. Это было для нас большим событием! В музее-квартире Бориса Ручьева хранится фотография, где все мы запечатлены со старейшиной советской поэзии.
Более месяца жил в нашем бараке поэт Ярослав Смеляков. Бывали у нас журналист Семен Нариньяни, известный казахский поэт и прозаик Сабит Муканов. Магнитогорск для них был источником вдохновения, к об этом говорят их прекрасные стихи и очерки о нашем городе и его людях…
Меня неудержимо потянуло к тому месту, где находился этот «магнитогорский Парнас» незабываемых тридцатых годов. Я пришел к тому «рыжему бугру», чтобы вспомнить юность и своих соседей по этому убогому общежитию. Где сейчас те маленькие деревца, которыми мы обсадили его со всех сторон? Я бродил по каменистому склону. На месте давно снесенных бараков теперь высятся корпуса одного из цехов металлургического комбината, центральное шоссе перенесено в глубь бывшего участка. Вот тут, думал я, находился наш барак, где-то возле зеленого островка из разросшихся деревьев и кустов.
И вдруг — чудо! Наш барак — один-единственный — цел и невредим. Приспособленный, видимо, под складское помещение, он отремонтирован, утратил первозданный вид, но стоит, как вкопанный, на том же месте, где его построили полвека тому назад. А вокруг — с трех сторон — его густо окаймляют клены и кустарники.
Мне немного грустно, что многие памятные, даже исторические места нашего города исчезли или забыты, потому что находились они во времянках. Хочется, чтобы барак, где начинали творческую жизнь большие поэты, где бывали замечательные писатели, сохранился. Это нужно для потомков, для тех, кто завершит великое дело, начатое ветеранами Магнитки.
Архитекторы думают о том, чтобы создать своеобразный музей под открытым небом, воссоздав там уголок быта первостроителей Магнитки с первыми палатками и бараками. Хотелось бы сохранить и увековечить сто двенадцатый барак как памятник культуры, и надо это сделать, пока не поздно.
