Ежемесячный журнал путешествий по Уралу, приключений, истории, краеведения и научной фантастики. Издается с 1935 года.

С трудом отыскав в темноте замочную скважину, Ферапонт Лейкин открыл дверь и шагнул в пахнущий старой мебелью и пылью дом. Зажигать свет в прихожей не стал — к сорока восьми годам холостяцкой жизни, когда ничья посторонняя рука не могла нарушить установившийся порядок вещей, он мог ориентироваться в доме с закрытыми глазами.
Ферапонт пересек прихожую, которую в этом типовом домике назвать сенями было как-то неудобно, коридорчик, разделявший кухню и комнату. Купить молока он сегодня не успел: заканчивал квартальный отчет, засиделся допоздна, когда вышел с работы — сельмаг уже был закрыт. Пришлось довольствоваться крутыми яйцами, вареной колбасой и черствым хлебом. Ферапонт поставил чайник и, пока тот закипал, включил телевизор. Купил он его недавно — при безалаберном образе жизни и сравнительно небольшой зарплате постоянно не хватало денег.
На экране лихо отплясывали высокие смуглоногие девицы. Это Ферапонту очень понравилось — он был закоренелым холостяком не потому, что женоненавистничал, а просто единственный в поселке носил очки, был плешив к двадцати пяти годам, имел брюшко и не умел рассказывать анекдоты. Даже курортные романы обходили его стороной. Один только раз он стал невольным участником подобного приключения, да и то потому, что его сосед по комнате в доме отдыха, красивый ведущий инженер какого-то московского НИИ, уезжая, оставил предмету мимолетной страсти вместо своего адреса — Ферапонтов. И Лейкин в течение года получал письма из Кривого Рога от некой Катюши, был в курсе всех перипетий ее сложной жизни, ходил на почту гордой поступью и даже начал было пользоваться определенным интересом со стороны женского населения родного поселка Хмырева. Но потом пришло лето, видимо, Катюша снова съездила на юг, и поток писем оборвался.
Скоро Ферапонт перестал уезжать в отпуск из Хмырева, целыми днями возился в парнике — выращивал тюльпаны и дарил их всем женщинам поселка без исключения. Лейкина благодарили, целовали в гладко выбритые щеки, но всерьез по-прежнему не воспринимали. А бригадир лесорубов Егор Башмакин, ревновавший свою жену, пожалуй, даже к телеграфным столбам, отпускал ее в го род только в обществе Ферапонта.
…Вода закипела. Пока Лейкин заваривал чай и чистил холодные крутые яйца, сваренные еще утром, музыкальная программа кончилась. Ее сменил научно-популярный фильм. Выступавший в самом начале ученый чем-то напомнил Ферапонту директора совхоза, и настроение сразу испортилось. Иван Федорович, недавний выпускник Тимирязевской академии, директорствовал у них всего два года, но уже прослыл человеком знающим, деловым, хотя и не в меру вспыльчивым. Заметив во вторник какой-то непорядок в бумагах Лейкина, устроил ему жестокий разнос. Он, словно глыба, нависал над Ферапонтом и громко, так, что даже слышно было в приемной, где сидела секретарь Настя, жена бригадира лесорубов, отчитывал Лейкина. А Ферапонт молчал, вытирал мокрые ладони о штаны и мелко-мелко моргал.
Вечером Ферапонт проходил мимо дома Насти и слышал, как она кричала мужу:
— Лучше я вообще в город в воскресенье не поеду, чем вместе со слизняком этим тащиться! Над ним все смеются, еще и надо мной будут…
Егор что-то ответил, но Ферапонт уже не слышал. Вспыхнув до корней оставшихся волос, он чуть ли не бегом кинулся к дому.
Чтобы как-то отвлечься от неприятных воспоминаний, Ферапонт стал внимательно следить за тем, что происходило на экране. Первого ученого сменил другой, постарше; заглядывая в листок, лежавший перед ним на столе, он бойко рассказывал, сколько в обозримой вселенной находится галактик, сколько планет, на скольких из них могла возникнуть жизнь и даже цивилизации, иные из которых, возможно, уже вышли в космос и, следовательно, могут устанавливать с нами, землянами, контакт. Потом уже третий ученый, еще старше, стал рассказывать, какое уникальное это явление — возникновение жизни, сколь огромны расстояния между планетами и галактиками и как много времени требуется даже свету, чтобы дойти от одной звезды до другой. Правда, под конец своего выступления, словно почувствовав, как сразу сник Ферапонт, что, может быть, эти другие, далекие цивилизации все-таки существуют и даже, быть может, разработали совершенно новые методы передвижения…
Лейкин досмотрел передачу до конца, хотя по другой программе давно уже шла французская кинокомедия. Потом взглянул на часы и, поскольку впереди была суббота, решил, что еще может вволю почитать перед сном. Открыл шкаф, достал с самого дна кипу старых, пожелтевших от долгого лежания газет и журналов, водрузил ее на стул возле кровати и, забравшись под одеяло, погрузился в мир отшумевших событий. Кто-то выполнял давно уже выполненный план, у кого-то родилось пять близнецов, а теперь они, наверное, уже в школу ходят, кто-то подавал надежды, а кто-то на развод…
Через час глаза у Ферапонта стали слипаться, строчки разбегались и плясали так, что прочитать их было невозможно. Лейкин отложил последний журнал, сладко зевнул и, дотянувшись до выключателя, погасил свет.
Но как только ночь обступила его, Ферапонт почувствовал, что заснуть не может. Стоило закрыть глаза, и над ним нависало грозное лицо Ивана Федоровича, виделись презрительно скривившиеся губы Насти.
Лейкин вновь и вновь переживал сцену с директором. И вдруг его словно током ударило — вспомнил, как на прошлой неделе, когда директор приказал навести порядок на рабочем месте, он решил сжечь старые газеты, а там, на самом верху стопки, вложенные в прошлогодний номер «Огонька», лежали наряды на сверхурочные работы. Он сжег их вместе с газетами!
Страх перед директором смешался с животным страхом перед кулаками Башмакина. Без нарядов на сверхурочные работы лесорубам не выплатят премии. Егор был всегда скор на руку, обладал медвежьей силой, считал, что Лейкин его постоянно обсчитывает, и если до сей поры сдерживался, так только потому, что Ферапонт был нужен для поездок с Настей в город.
От ужаса у Лейкина закружилась голова.
«Бежать, ехать,— решил он,— сейчас же! В город, в управление. Во всем признаться. Что наряды сжег, что работать не умею. Там разберутся. Без криков и кулаков…»
Не зажигая света, он оделся, вытащил велосипед. Позже он и сам <не мог толком понять, зачем все это сделал…
Небо было облачное, луна светила, и темный лес, с обеих сторон охвативший дорогу, таинственно шелестел. Лейкин усердно крутил педали. Но вот переднее колесо на что-то наскочило, видимо, на камень, руль вильнул в сторону, и Ферапонт очутился в придорожной канаве…
Сначала он решил, что это у него при ударе из глаз посыпались искры, но когда пришел немного в себя, ахнул от удивления. Прямо на него, вырвавшись из низких облаков, падала звезда. Как в замедленной съемке, она опускалась все ниже и ниже, за нею тянулся шлейф из алмазных иголочек, которые переливались голубыми, зелеными и красными бликами.
У Ферапонта гулко забилось сердце. Звезда плавно опустилась в негустом перелеске, неподалеку от штабелей еще не вывезенных бревен.
Первым желанием Ферапонта было бежать как можно дальше от этого места. Он отпихнул распластавшийся на нем велосипед, вскочил на ноги и припустил во весь дух по дороге обратно в село. Но метров через десять не выдержал, остановился, оглянулся.
Упавшая звезда мягко светилась, словно за долгий путь ее раскалил огонь далеких солнц и теперь она медленно остывала. Ферапонт сделал шаг, другой, третий, потом снова побежал, но теперь уже навстречу небесной капле огня…
Она лежала на земле, опираясь на раскрывшиеся лепестки, похожие на лепестки тюльпана. Может быть, из-за этого сходства с цветком Ферапонт перестал бояться. Из центра лепестков, словно пестик, устремлялся вверх блестящий стержень с огромным кристаллом на конце. Грани кристалла переливались, искрились, но не отражали света, исходящего из раскрывшихся лепестков, а словно вбирали, всасывали его.
Лейкин осторожно, боясь обжечься или обморозиться, потрогал кристалл пальцем. Преломясь, будто в стакане с водой, палец провалился внутрь. Ферапонт испуганно отдернул руку и, хотя ничего не почувствовал, долго дул на палец.
Но любопытство снова взяло верх, и он просунул в кристалл всю руку, потом вторую, наконец, набрав побольше воздуха, и голову.
Когда смотришь на солнце через синее бутылочное стекло, все кажется примерно таким же по цвету, каким вначале увидел тот далекий мир Ферапонт. Потом синий туман стал расползаться в разные стороны, словно кто-то промывал Лейкину глаза, и он уже мог разглядеть сиреневое небо, которое чем ближе к поверхности, тем становилось все бледнее и бледнее, пока наконец не приобрело желтую окраску.  Потом все стало зеленым. Сам Лейкин опустился ближе к поверхности и уже видел не просто зеленую массу, а стволы и кроны огромных растений, густую зеленую траву, он слышал уже шум этого далекого мира, пил его воздух. Смог рассмотреть он и обитателей этого далекого мира.
Перед ним, будто вынырнув из зеленой волны, появилось фантастическое существо…
…Тусклая, с серебристым отливом кожа, стройное гибкое тело, огромные выпуклые, как у стрекозы, глаза в тени длинных пушистых ресниц, небольшой ястребиный клюв вместо носа и рта… Ферапонт заметил, что у существа руки соединялись со спиной тонкой радужной перепонкой: стоило поднять их, как за спиной распускались огромные крылья.
Лейкин замер, словно очарованный, но мгновением позже отметил, что весь бескрайний мир, который он только что видел вокруг, пропал, осталось лишь то существо.
Ферапонту оно очень понравилось — чем-то напоминало Настю. Нет, не внешним видом, боже упаси, а тем самым, что испокон веков зовется неуловимым сходством.
Существо внимательно смотрело на Ферапонта, словно хотело что-то сказать, и он вдруг услышал какие-то обрывки своих мыслей, слов, фраз… Всё это напоминало шум настраивающегося оркестра, а потом…
…Он понял вопрос. Нет, это были не слова, это было желание узнать, кто он. И достаточно ли он разумен, чтобы проникнуть в другие тайны мира, который только что, словно цветок, распустился на его глазах?
Ферапонт полез в карман за вещественными доказательствами — там у него лежали паспорт, сберкнижка и членский билет общества охраны зеленых насаждений. На билет он особенно рассчитывал— был уверен, что истинно разумные существа должны очень серьезно относиться к охране окружающей среды и его членский билет сразу внесет ясность.
Лейкин уже протянул руку с зеленой книжечкой и тут почувствовал нелепость своего жеста…
Что-то новое, незнакомое наполняло его душу, распрямляло вечно сутулую спину, освещало и выкристаллизовывало его бытие. Перед чужим огромным миром в этот момент он был представителем не менее огромного, прекрасного и чужого для них мира. Он был человеком и просто не имел права показаться глупым, смешным, жалким.
Ферапонт отдернул руку, судорожно сунул документы в карман. Не в них заключалась его сила, его право считаться разумным.
«Ну что ж,— мысленно ответил он существу,— решайте сами. Я же не спрашиваю вас о том же…»
Глаза у него защипало, словно от дыма, а когда он проморгался, то почувствовал, что с бешеной скоростью мчится вперед. Даже уши закладывало. Он чуть отклонил тело в сторону — направление движения немного изменилось. Но тут на него стала надвигаться огромная стена. Ферапонт пытался отклониться и вправо, и влево — бесполезно, столкновение было неминуемо. В последний момент он увидел, как прямо перед ним из серой толщи пробился росток, и рванулся в сторону, чтобы при падении не раздавить и его…
Глаза снова защипало — он чувствовал, чтожив, даже не ушибся. Мысли были четкими и  ясными, как никогда в жизни. Чуть позже понял, что выдержал первое испытание — доказал, что даже в минуту безысходности разум представителя Земли не сковывает равнодушие. Для этого, он считал, было первое испытание. А там — кто знает…
Словно в калейдоскопе, менялись события, от него требовались мгновенные решения. Иногда он запаздывал, ошибался, но с каждой минутой становился все увереннее.
Наконец он почувствовал, что наступает самое ответственное испытание. Весь внутренне собрался, приготовился. Интуитивно он понимал, что если сейчас выдержит — перед ним раскроются все тайны того, далекого мира. И хотя за мгновения, которые провел здесь, душа его очистилась, в ней все же шевелилось сладкое чувство тщеславия — он, простой счетовод, растяпа в глазах окружающих, выдержал экзамен за все человечество и первым пожмет протянутую руку!
И снова он понял, чего хотят от него. Его ждало испытание временем. Он должен будет уйти в этот мир, быть его первым гостем, а когда все увидит, поймет и почувствует — сам приведет сюда своих соплеменников.
У Ферапонта даже дух захватило от такой перспективы. Это было уже не испытание — это сбывалась мечта. Ему предлагали вырваться из серости будней, остаться таким же смелым и решительным, как сейчас, предлагали годы радостей и открытий и возвращение назад в ореоле первопроходца. Даже самые прекрасные сны не уносили его так высоко. Он почувствовал, как стройное и гибкое существо, казавшееся в тот момент особенно прекрасным, взяло его за руку, и улыбнулся в ответ глубокой внутренней улыбкой.
«Как нам тебя называть?» — услышал он немой вопрос.
«Ферапонт».
«Что это означает?»
«Просто имя».
«Просто имя? Просто комбинация звуковых волн?»
«Тогда называйте меня Человек. Человек — это все мы и каждый из нас».
«Человек, ты готов войти в наш мир? Я буду твоим проводником. Первое время».
«Готов».
«И не хочешь проститься со своими? Наше путешествие будет долгим. Чтобы все увидеть и понять, тебе потребуется множество временных отрезков, которые вы называете годами».
«А мой мир? Он сильно изменится за это время?»
«Для него все пройдет в одно мгновение. Но ты готов? Не бойся, когда ты вернешься, мы поможем тебе найти взаимопонимание у соплеменников. Идем, нас уже ждут».
Ферапонта впервые в жизни кто-то ждал…
«Я только попрощаюсь с Землей…»
И он вернулся на минуту, чтобы затем снова уйти туда, где ждала его мечта.
…Вокруг шумел все тот же лес, невдалеке белела дорога. Там, внизу, возле крайнего — башмакинского — дома стоят два бензовоза. Он вспомнил про них, так как последнее, что сделал сегодня, уходя с работы,— это оформил наряды водителям. Через минуту он уйдет из этого мира, а когда снова вернется через много-много лет, лес будет все так же шуметь, земные звезды — светить, а Настя— спать, положив голову на плечо Башмакина. Ферапонт чувствовал, что теперь родной Хмырев будет очень часто сниться ему там, в далеком мире. Захотелось взглянуть на поселок. Он шагнул в его сторону и замер…
Метрах в сорока от него бушевало пламя. Трещали разламываемые огнем деревья, пылающие языки лизали невывезенные бревна, трава на поляне выгорела, и под ногами была лишь черная зола. Он удивился: почему не увидел и не услышал всего этого сразу? Потом вспомнил — в ореоле света упавшей звезды все было по-иному, туда не проникали ни земные звуки, ни образы
Первым порывом Ферапонта было вернуться снова в спасительный круг, потом в кристалл — и уйти в тот мир. Но что-то задержало его. Месяц был жаркий и солнечный, лес стоял сухой. Не пройдет и получаса, как огонь перекинется к поселку… А там, с краю, бензовозы. Дом Башмакиных в один миг превратится в факел, огонь пойдет дальше. Спалит и лес, и поселок. Сейчас еще все можно остановить. Горящий перелесок и штабеля бревен с одной стороны опоясывает дорога, с другой — уже выжженная поляна. Только узенькая полоска сухой высокой травы может стать для огня мостом к поселку. Если успеть ее перекопать или вырвать, огонь наверняка остановится. Только бы успеть, успеть… Он будет находиться там, у пришельцев, мгновение. Но если потом он уже появится не здесь или это мгновение продлится дольше? Спросить у них?
Ферапонт подбежал к кристаллу, нырнул в него. Не успел еще задать вопрос, как услышал ответ— он и забыл, что здесь умели читать мысли…
«Общаться с вашей планетой мы можем только по каналам внепространственной связи, которую устанавливают наши приборы. Один из них ты видишь перед собой. Запас его энергии скоро иссякнет. Прибор, который вернет тебя обратно, только что совершил посадку на другой стороне полушария…»
«На другой стороне полушария… Я даже не успею никого предупредить…»
Ферапонт бросил последний взгляд на этот далекий прекрасный мир и метнулся в темноту — трава уже задымилась…
Пальцы впивались в дерн, рвали комья земли, отшвыривали их в наступающий огонь. Он не успевал, не успевал ни остановить огонь, ни вернуться в тот мир. Полоса, издали узкая, оказалась не по силам, пламя все приближалось и приближалось. Руки работали механически — впивались, рвали, бросали. Утирая пот, дотронулся до головы. Волосы были липкими. «Кровь,— удивился он,— откуда?» Тут же понял — из пальцев. Кожа и ногти содраны. Но почему он не почувствовал боли? Он просто не думал о ней, только повторял про себя и вслух: «Успеть, успеть… Успеть!»
Он также не видел, как погасли лепестки, от которых и загорелась трава на поляне, как померк кристалл, а потом снова вспыхнул пучок феерических искр — и канал связи перестал существовать.
Пламя начало окружать Ферапонта, и тогда, сорвав пиджак и размахивая им, он кинулся вперед, на огненные языки. И обрушилась — темнота — долгая и страшная…

Из районной газеты «Маяк».
В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ПОДВИГУ
Вчера в районе поселка Хмырева в результате самовозгорания леса возник пожар. Оказавшийся неподалеку счетовод совхоза «Рассвет» Ф. М. Лейкин пытался собственными силами бороться с огнем, но их было недостаточно. Вовремя подоспевшие жители под руководством бригадира лесорубов Г. П. Башмакина успешно справились со стихией. Георгий Павлович лично вытащил тов. Лейкина из огня. Пострадавший был отправлен в больницу, которая совсем недавно, как уже сообщала наша газета, была оснащена самым современным оборудованием. Жизнь потерпевшего вне опасности. Подвигом нашего земляка Георгия Павловича Башмакина мы можем гордиться!



Перейти к верхней панели