Ежемесячный журнал путешествий по Уралу, приключений, истории, краеведения и научной фантастики. Издается с 1935 года.

1.
Дым отечества белый-белый.
Красных листьев дымит костер.
Снова вечный вопрос
«Что делать?»
Перед нами встает в упор.
Дым отечества горький-горький
в небесах голубых— столбом.
Весь охваченный перестройкой
взбудоражен наш общий дом.
В этом доме я —
скромный житель,
меж рабочего класса —
свой.
Спутник, движимый по орбите
притяжением и судьбой,
Я копался в своих проблемах:
дом, работа, друзья, родня…
Но горячая эта тема
вдруг обрушилась на меня.
Память тянется тонкой нитью,
бьется сердце эпохе в такт.
Без претензии на открытье
понимаю я это так:
что в моменты больших свершений,
что в минуты работы злой
нас немало.
И в каждом г— Ленин.
В каждом — личный. Особый.
Свой.
Очищающий,
вечный,
главный.
Выше этого ничего.
Сознаюсь, что совсем недавно
я в себе ощутил его.
Я проник в существо явлений
в тридцать восемь неполных лет,
осознал:
у меня есть Ленин,
а не только мой партбилет.
И решился.
Уж как сумею —
извиняться не побегу.
Потому что я тоже смею,
и посмотрим —
а вдруг смогу!
2.
Как я жил? — отдыхал, работал.
Бил баклуши, варил металл.
Про космические полеты
с гордым чувством статьи читал.
Отрастало синодами пузо,
и беспечно, как механизм,
верил, братцы, и в кукурузу,
и что завтра же —
коммунизм.
Дух застойных витал явлений,
проникающий в каждый дом.
А со стен улыбался Ленин,
дескать, верным путем идем.
Тоже верилось —
как не верить! —
в светлый будущий идеал.
Про ежовых и прочих бериев
он не знал.
Да и я не знал.
Кто-то брал через силу ношу,
я, пожалуй, жалел того…
Мордовали людей хороших
я был там же.
Где большинство.
Коллекти-и-в!
Это ж очень-очень!
Он верховный судья и мать!
«Коллектив бывает порочен»,—
кто посмел бы тогда сказать?
Кто открыто и непредвзято
объяснить бы решился вдруг:
«Это вот —
коллектив,
ребята,
ну а это вот —
склочный круг»?
Так я жил.
И другие жили
под гипнозом округлых фраз.
Мы за что-то других любили,
и за что-то любили нас.
В ежедневное™ устремлений,
наблюдая то снег, то дождь,
отрешенно я мыслил:
«Ленин —
он, конечно, провидец,
вождь…»
Пролезал сквозь репейник «измов»,
как слепец на лихом коне.
О «развитии» ленинизма
прожужжали все уши мне.
Я и верил,
развесив уши.
Был покладист, сговорчив, тих…
Толкователи, мать их в душу,—
сколько было на свете их!
Толкователей время судит.
Но припомни,
моя страна:
словно клятву шептали люди
перед боем их имена.
Вот и верь,
что вранье бесплодно,
что бесспорен наш славный путь,
что нельзя обмануть народы.
Можно запросто обмануть!
И внушить им,
как будто Ленин,
ну, а Ленину всех видней,—
автор всяческих направлений
и сомнительных рубежей.
Будто он для всего Союза,
как основу наших основ,
завещал растить кукурузу .
и упорно искать врагов.
Люди слушали.
Нет, внимали,
как наверх выползает Зло.
И в ряду с производством стали
производство глупцов росло.
Прихлебателей и начальства,
проституток и алкашей…
И росло с каждым днем бахвальство,
Кривда Правду гнала взашей,
Дым отечества —
газ угарный,
цвета, запаха он лишен,
если Правда непопулярна
между прочих
других имен.
И сидит она без работы,
и живет шепотком, во сне,
если с пакостным анекдотом
Правда-матушка наравне.
3.
Так я жил.
Да и все так жили,
подперев косяки плечом.
И, естественно,
не тужили.
И, естественно, —
ни при чем.
Ели, стало быть, щи да кашу,
говорили не «я»,
а «мы»…
Неожиданно Правда наша
появилась на свет из тьмы.
Взбудоражила наготою,
обжигающим светом глаз,
неподкупна, как верный воин,
наша Правда пошла на нас.
Что нам голос чужой «Европы»,
да и голос другой земли,
оказалось —
в какую пропасть
толкователи завели!
Слабонервные пали сразу:
«Что же, правда —
не благодать?»
Надышавшись угарным газом,
неужели не устоять?..
Как-то больно и необычно
стало жить.
Растеряв покой,
кое-кто загрустил привычно
о любимой реке стальной,
избавляющей от соседства
сомневающихся сердец…
Может быть,
затяжное детство
покидало нас, наконец?..
В эти дни, непростые очень,
жизнь как будто шла нагишом,
не спалось мне.
И как-то ночью
я раскрыл самый первый том.
Не впервые, конечно,в жизни
привелось почитать его…
Оказалось,
о ленинизме
я, дурак, не знал ничего!
Отвечал, бывало, экзамен,
сам с тоскою глядел на дверь…
Что стояло пред глазами —
стыд какой вспоминать теперь!
И теперь, углубленный в чтенье,
знать, впервые за все года,
почувствовал просветленье,
исцеленье, прозренье,
да!
Слабый голос мой грянул зычно,
подступила боль горяча,
я почувствовал —
должен лично
заступиться за Ильича!
В кабинете кремлевском сидя
или руку простерши в зал,
он же всю нашу дурь предвидел,
Предвидя —
остерегал.
Прожектерам любых формаций
зарубить бы на все века:
он умел до всего дознаться
из далекого далека!..
4.
Мне уже мерещится осень.
Осознал, в чем моя беда.
Очень стыдно,
что в тридцать восемь,
но уж лучше —
чем никогда.
Кое-кто ведь, ни в чем не каясь, .
словно мир —
развеселый клуб,
так и сгинет, не просыпаясь,
С выраженьем смиренным губ.
Я проснулся.
Взошел из лени.
В тридцать восемь неполных лет
понял вдруг —
у меня есть Ленин,
а не только
мой партбилет.



Перейти к верхней панели