Батарея укрылась в зарослях начавшего цвести сада. Артиллеристы рыли землянки, оборудовали запасные позиции. По вечерам играли в шахматы, иногда их навещал доктор со своей мандолиной.
Командир батареи Мансур Галин, не любивший жары, поселился в полотняной палатке у самого пруда.
Было затишье. После жестоких боев под Старым Осколом их 96-я танковая бригада имени Челябинского обкома комсомола была отведена на отдых и пополнение в село Бехтеевка, а теперь в качестве резерва Воронежского фронта стояла под Белгородом, у села Дальняя Игуменка.
В затишье следует приводить хозяйство в порядок, принимать и обучать пополнение. Утром позвонили из штаба бригады, сообщили, что в батарею направляется новый командир огневого взвода. В батарее это большой человек.
— Огневик идет!—многозначительно сказал Галин повару.— Надо встретить гостя.
— Добре! — ответил повар.— Отбивными и борщом?
— Тебе виднее.
Молоденький лейтенант появился прямо из-за палатки.
— Лейтенант Чурсин,— доложил он, четко откозыряв.
Огневик оказался совсем юным мальчиком. Новенькая гимнастерка, начищенные до блеска сапоги, плотные ремни… Командир батареи любезно заметил:
— Вы прямо как из магазина мод.
— Так точно! — весело отозвался лейтенант.— После многотрудных училищных темпов даже ремни спарили… А в день выпуска выдали все новое. Вот и приходится скрипеть.
— Ничего, обомнетесь… Девушка-то есть?
— На примете.
— Совсем хорошо. Письма пишет?
— Не пишет…
— Придет время — напишет.
— Надо надеяться…— раздумчиво промолвил лейтенант.— Если будет кому, загадывать нельзя.
— Наш комиссар Захаренко говорит, что когда человек внушает себе страх смерти, то теряет веру в жизнь. О смерти просто не нужно думать.
В углу палатки затрещал телефон.
— Понятно… Есть! Будет сделано!..— комбат положил трубку и повернулся к новенькому: — Сколько времени?— Половина девятого…— ответил лейтенант.— А на ваших?
— Виноват, забыл про свои…
— Ничего, мои точно идут. А что, спешить надо?
— В 22.00 выступаем.
Остаток ночи в кромешной тьме оборудовали позиции совсем в новом месте; когда забрезжил рассвет, старательно замаскировали вывороченную землю. Все это мало походило на училищные уроки. Солдаты работали слаженно, каждый знал свое место, и лейтенанту ничего не оставалось, как самому взяться за совковую лопату.
Теплые лучи тепло и ласково разлились по склонам. Такая тишь и благодать — какая там война…
Над головами повис самолет с двойным фюзеляжем.
— Опять «рама»…— сказал комбат.— Оборону прощупывает, а потом своим по радио передаст.
— И что будет? — спросил лейтенант.
— Прилетят бомбардировщики и начнут давать дрозда,— ответил Галин.— Вот что, Николай, оставайся здесь — составь схему ориентиров. Я схожу проверю, все ли готово.
Оставшись один, лейтенант почувствовал тревогу. Не смерти он испугался — он о ней не думал — и не бомбежки — он просто не знал еще, что это такое. А тревога между тем была.
Из мохнатого облачка вынырнули серые с отвисшими брюхами бомбардировщики. Немецкие стервятники, выстроившись, как обычно, в «чертову карусель», надеялись расчистить путь своим танковым клиньям.
Николаю казалось, что все самолеты, а их было более двадцати, летят не куда-нибудь в сторону, а именно на него. Он заметался в поисках убежища, но, как нарочно, на глаза не попадался ни один окоп. Он упал прямо на открытую землю, сжался в комок, закрыл лицо руками. Послышался пронзительный свист — взрыв, еще взрыв, за ними третий… Осколки пролетали над самым ухом, срезая ветки кустарника. Самолеты без устали сыпали бомбами, тарахтели пулеметными очередями.
И вдруг стало тихо. Лейтенант вскинул голову: самолеты делали крутой разворот. Опять… Он вскочил и опрометью, не чуя под собой ног, побежал по склону. Сухой треск пулеметов будто догонял сзади. Страшным дьяволом мчался над головой вражеский самолет. Земля будто выворачивалась наизнанку. Лейтенант уцепился руками за траву.
Сделав последний заход, пикировщики ушли. Лейтенант встал. Вместе с сизой дымкой к горлу поступала тошнота. Высота была изрыта воронками, кусты дыбились на брустверах, трава еще кое-где горела.
Но уже раздавались переклики пехотинцев. Из-за бугра пробежали два санитара. Опять зазвенели лопаты.
Пришел комбат.
«— Не дорожите своей жизнью, лейтенант,— сказал он.— А убило бы? Кто же под бомбежкой перебегает?..
Лейтенант молча слушал. А в голове, как заезженная пластинка, крутилось одно: «Не убило… Не убило… Не убило…»
Двое суток танковая бригада перебрасывалась с Обянского на Корочанское шоссе, преграждая путь танковым соединениям врага. Батарея неотступно царапалась за колонной головных танков, шедших не разбирая дороги.
В один из таких бросков путь бригаде преградил заболоченный исток Северного Донца. Проложенная через овраг гать не выдерживала, танки зарывались и садились на днища.
Галин, стоя на подножке тягача, кричал своим батарейцам:
— В Дальнюю Игуменку!.. Задача на месте! Давай, давай, ребята, продирайся!..
Но немцы шли не на Дальнюю Игуменку, а на Мелихово. Их машины сгрудились у заминированного прохода через противотанковый ров. Галин дал распоряжение расставить орудия на больших интервалах вдоль дороги, распределил цели: кому — по «тиграм», кому-по средним танкам.
Началась дуэль… Четыре легкие пушки, опираясь сошниками станин в кювет, после каждого выстрела подпрыгивали, поднимая дорожную пыль. Выпустив два-три снаряда, расчеты быстро перекатывали орудия в сторону и открывали огонь с новых позиций. Задымился один танк… Еще два завертелись на месте с перебитыми гусеницами.
И только «тигры» стояли недвижимо, посылая свистящие «болванки» в сторону батареи.
Лейтенант скорректировал огонь третьего орудия по головному танку. Трехдюймовые бронебойно-трассирующие снаряды, попав в башню «тигра», как будто отскакивали от нее и, оставляя за собой огненную черту, рикошетили в небо.
«Не берет…— удивлялся лейтенант.— Не так надо». Все, что наполняло его сейчас,— только удивление, оттого что снаряды отскакивают. Каким-то боковым зрением он видел, как у одного орудия прямым попаданием исковеркало щит а снесло панораму, как под тягачом, стуча гаечными ключами, сержант Золотько снимал перебитый «болванкой» передний кардан. Но он видел все это будто не наяву. А наяву были только отрикошетировавшие от брони снаряды…
Тем временем немцы, на свою беду, что-то сообразили и стали расползаться от узкого прохода, подставляя орудиям борта. Этим без промедления воспользовались батарейцы.
— Повернись, голуба, повернись!..— кричал лейтенант, и третье орудие тоже садило в бока.
Два танка вздрогнули, задымились, и в верхних люках показались немецкие танкисты.
Только теперь лейтенант почувствовал напряжение боя. Он оценил, как умело развернул комбат батарею, вспомнил бесконечные перекатывания орудий. В училище такие перекатывания доводили курсантов до изнурения и казались лишенными здравого смысла. А вот оно как выглядит…
Когда подошли танковые батальоны, враг был отброшен за село. Небольшая была, но победа.
